Булат ГАЛЕЕВ

ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
К КИНЕМАТОГРАФУ

Иронические мемуары
пионера-пенсионера абстрактного кино

Сидел я как-то на пенёчке с авторучкой набекрень и решил окончательно: нет, не позволительно пользоваться таким вот, скажем, общепринятым названием: “Моя жизнь в киноискусстве”. И не только потому, что сам Константин Сергеевич Станиславский убедительно намекал: не себя, мол, любите в искусстве, но искусство в себе, а его напарник, коллега, соисполнитель, субподрядчик Немирович-Данченко постоянно поддакивал ему киванием своей лохматой бороды: скромнее надо быть, господа!.. Скромности-то хватает, не в скромности дело.

Ибо – ну и что, если фильм мой первым из Татарстана, причём ещё давным-давно, получил награду международного кинофестиваля? Ну и что, если и нынче киноискусство республики за рубежом мне приходится представлять чаще, чем всем её кинематографистам вместе взятых?
Всё равно, понимаю, – моя хата находится с краю самого искусства кино. И поэтому больше всех поразился именно я, когда приняли в члены Союза кинематографистов СССР, затем выбрали в члены правления СК Татарстана (и даже в председатели предлагали – безумству храбрых поем мы песню!). Выручает то, что ирония судьбы, то есть случая, есть родная мать личной самоиронии (бессмертная фраза, ребята!). Поэтому я и разрешаю себе признание в любви к кино и к друзьям-“киношникам” в столь необычной форме, благо если помрешь ненароком, мемуары писать – прав В.Игнатюк – некогда будет, да и некому. А раз наличествует всё-таки вклад в местный и мировой кинематограф, воспользуюсь оказией и начну, как принято в этом жанре, с самого начала, то есть с детства. Тем более, что именно с тех лет я с одинаковым трепетом воспринимаю типографский запах только что изданной книги и кисловатый ацетонный аромат размотанной киноплёнки.

ФИЛЬМЫ НАШЕГО ДЕТСТВА

Родился я перед самой войной в Ташкенте. Жил там, где сейчас находится стадион “Пахтакор”. По узким переулкам семенили короткими ножками в пыли серые ослики. Брели величавой поступью, с вывернутыми суставами и с надменной нижней губой, верблюды. По стенам глинобитных домов ползали скорпионы, их топили в каком-то желтоватом масле, получалось противоядие. В заросших виноградом дворах древние узбеки с утра до ночи безмолвно в позе высохшего от жары лотоса курили кальян, что-то булькало временами в их длинных трубках. Я рано начал ходить в школу, далеко, при авиационном заводе, – через базар Шайхантаур. На его территории находилась киностудия, вероятно, “Узбекфильм”. Перед её дверью, замирая от робости, проходил всегда молча, – как и перед находящейся рядом мечетью. Напротив базара за колючей проволокой в два ряда пленные немцы строили

новый театр. На пропаханной полосе буйно цвели нетронутые алые маки, мы проползали за ними – под проволокой. Охрана лениво улыбалась, немцы разговаривали с нами, маленькими узбечатами, не по-нашему: “киндер-шминдер”, показывали фотоснимки своих “киндеров”, дарили самодельные игрушки. Рядом громоздилось серое здание старого театра, кажется, имени Хамзы. В одном из его многоэтажных подъездов размещались кинозал и, вероятно, хранилище плёнок. Плёнка тогда использовалась горючая. Случился пожар, всю ночь из окон вылетали на огненно-хвостатой реактивной тяге банки с киноплёнкой. Театр сгорел дотла. Так родилось первое моё восприятие кино: это дело серьёзное. Затем произошло страшное ашхабадское землятрясение. Ташкент заполонили раненые, беженцы. В народе бродили слухи: американцы бросили на столицу Туркменистана атомную бомбу. Тряхнуло несколько раз и Ташкент. Горизонт в зареве, лай собак, ослы кричат истошно, стены в трещинах. Графин падает сам со стола... Это мои последние впечатления о Ташкенте. Родители подумали и решили переехать в Казань, на родину отца.
Поселились мы на улице Баумана, напротив Дома печати, в доме с тесными коммунальными квартирами – сейчас там на первом этаже казино, вместо кафе “Ёлочка”, а рядом, на середине улицы, бронзовая четырёхгранная тумба, будто бы центр Казани. По двум сторонам этого будто бы центра Казани строго симметрично располагались тогда два кинотеатра – “Электро” и “Унион” (сейчас это “Татарстан” и “Родина”). Мы, малолетки, чаще всего протыривались без билетов, либо зарабатывали себе на кино тем, что занимали для взрослых “дяденек” и “тётенек” очередь – попасть в кинотеатр в те времена было проблемой, – за это они порою проводили нас с собой. На “Девушку моей мечты” пацанов не пускали, зато “Тарзан” был весь наш!.. Помню также ошеломление от первого советского широкоэкранного фильма “Падение Берлина” – горящая рожь, немцы на мотоциклах с красным фашистским флагом, и огромный, в белом мундире, Сталин в финале!..
Но откуда и зачем – столько чужеземной кинопродукции в стерильном культурном пространстве? Тогда мы об этом не задумывались. Понятно, своих фильмов было очень мало. Но лишь недавно правда открылась полностью. Оказывается, сразу после войны было принято закрытое решение Политбюро: на атомную бомбу не хватало денег, а основными источниками дополнительных доходов в СССР всегда являлись – водка и кино. Водка шла уже на генетически опасном пределе. Выручил кинематограф. Трофейный “Тарзан” помог сделать бомбу в срок.

Скачать полный текст в формате RTF