Алексей ИВИН

МОРДА ДРУГА

Если читатель ищет, познает, умнеет, чтобы выкрутиться из своих передряг, он сам найдет, за что уцепиться в этом рассказе. Если развлекается, отдыхает или принципиально против чтения, найдет другое. Мне на обе эти категории наплевать, если даже я к тому времени буду еще жив. Ныне и со своей стороны мне важно уяснить кое-какие вещи, кое-какие детали, законы, чтобы отъединить, отсоединить прежние впечатления: ну, не нужны они мне, отягощают только. Конечно, я мог бы направить весьма слабую энергию и незначительную любознательность на иные цели (например, сходить в зимний лес, – пешком, потому что лыж нет, – или выяснить, отчего не пришла на свидание одна женщина), но дело в том, что впереди – длинные рождественские каникулы. Куда его деть, время? “А мне зачем его на тебя тратить?” – возмутился мой читатель. А я тебя звал? – спрошу я в свою очередь. Если у тебя есть занятия поинтереснее, предайся им.
И без тебя злость берет от неприступности моей задачи. Потому что только смерть безотраднее окраинной улицы Логатова, над которой сеется унылый дождь. Интенсивно серое от влаги, безотрадное шоссе, огибая последние дома, уводит дорогу в редкий сосновый лес. По этой дороге с ухарством проносятся грузовики в радиальном облаке дождевой пыли. Перед поникшими кустами акации стоит крашенная желтым и зеленым скамья автобусной остановки с длинным козырьком крыши, по всей длине которого повисли и срываются капли. Не может быть во всем этом отрады, разве только в самом факте существования. Налево, сразу за остановкой, плохо заасфальтированная дорога в выбоинах ведет к приходской церкви. Заутреня уже отошла, а на обедню я не остался, потому что целью было – перекусить у Господа, раз уж социальные службы не кормят. Трапеза же была такова, что уже сейчас, когда вышел к автобусной остановке, чтобы ехать домой, в желудке совсем свободно. Старухи-прихожанки из тех, которые тоже не захотели остаться, еще плетутся сзади, а я уже укрылся под крышей и свернул мокрый зонт.
Если вы верите в Божию благодать при такой погоде, ваше право. Я же увидел на скамье мокрого тощего зеленоглазого котенка, который сидел, отодвинув голый, как у крысы, хвост и разевая рот. Из которого вместо мяуканья раздавался неясный хрип. Как-то сразу чувствовалось бедственное положение звереныша. Теплым дождь был вчера, когда только начался, но за ночь похолодало. И похоже было, что промок котенок еще вчера и дома не ночевал. Крошки печенья, которые, видно, предлагала ему некая, прежде уехавшая прихожанка остались нетронутыми. Котенок был трехцветный, худой-прехудой, жалкий, какими они бывают после купания или только что родившись. Я брезгливо прикоснулся к нему и понял, что у бедняги температура: он был весь какой-то умеренно теплый, как мокрая ветошь на батарее.
– Мне же нечем тебя кормить, – сказал я с участием и тут же подсчитал, что если не покупать хлеба, а использовать благотворительные сухари, то денег еще можно выкроить на килограмм путассу, а молока мож

но купить четвертушку – не обязательно литровый пакет. Путассу хороша тем, что когда ее отваришь, мясо отделяется от хребта напрочь, как пласт сырой глины от лопаты. На пару дней этого нам хватит, а там видно будет.
Я взял котенка за шкирку и посадил в сумку. Он не хотел садиться, упирался, царапал рукав задними лапами, но я проявил настойчивость, тем более что автобус уже подруливал и следовало торопиться. Этот котенок мог оказаться местным, но могло быть и так, что его выбросили, и он, как все клошары, бродяги и бомжи, слонялся теперь в людных местах в надежде на милосердие. Я запихнул его в сумку, укрыл с головой и сел в автобус. Пассажиры с любопытством смотрели, как он там барахтается и сипит; усевшись удобнее, я открыл устье сумки, и он немедленно всунул свою облезлую мокрую головенку с прижмуренными глазами: он был явно недоволен новым положением, хотя я сжимал его тельце не слишком настойчиво. “Может, следует научиться о ком-то заботиться? – думал я. – Вот тебе шанс. Правильно: уж наверно лучше привязаться к человеку, например, к женщине, чем к кошке. Это же не выход: сами днюют и ночуют с женщиной, а тебе предлагают какого-нибудь барашка или Маленького Принца. Умные, скоты!” Капли под ветром наискось стекали по стеклу, а в салоне было тепло и уютно; казалось, что даже котенок и тот озирается с любопытством. Я думал, что прежде всего надо его искупать в теплой ванне, высушить полотенцем и напоить аспирином и теплым молоком; это была озабоченность на пару-тройку часов, и эта озабоченность была внове. Не то чтобы был утрачен интерес к самообслуживанию, но хотелось чего-то еще. Женщинам нужны пухлый кошелек и внимание; может быть, есть такие, которые сами тебя обслужат. Обстирают, накормят, грудью защитят, войдут в издержки; у моих родственников, на которых я сердился, жены скорее всего именно такими и были. Я же на своем жизненном пути таких женщин не встречал. Большинство относилось ко мне так, словно я был их стратегический партнер и пайщик их акционерного общества, однако банковать, притом краплеными картами, собирались они сами.
Я вытряхнул его сразу за порогом квартиры и подпихнул носком ботинка, чтобы он шел в комнаты, а не пытался улизнуть через приотворенную дверь. Он послушался и быстро скрылся в большой комнате, а когда я туда заглянул, его уже нигде не оказалось: должно быть, забился под шкаф. У меня теперь было много хлопот. Я теперь был весь, как кормящая матерь; я был теперь, как типичная русская женщина, у которой муж алкоголик приплелся на карачках, наблевал у дивана и теперь мирно отдыхает, распространяя вонь и сивушные пары. Я именно что уже готов был подтирать за ним, где он нагадит, и играть, когда он выздоровеет и войдет в игривое настроение. “Кошка в доме – это хитрые и лживые друзья”, – подсказала мне моя мудрость. “Опорное слово в этом софизме – друзья”, – возразил я и достал с полки свой тощий кошелек (в церковь я его не брал, чтобы не разоряться на свечи и церковную литературу).
Путешествуя за молоком и рыбой по окрестным магазинам, я размышлял еще об одном отечественном феномене. Уже несколько лет, как я человек либо неимущий, либо малоимущий, однако редкий день ко мне на улице не пристанет нищий. Я никак не мог объяснить себе эту загадку, потому что даже по одеж

Скачать полный текст в формате RTF