Борис КЛИМЫЧЕВ

ПРЕКРАСНАЯ
МАРКИЗА

Я встал в четыре утра, иначе хлеба по карточкам не получишь. Ну, теперь буду первым!
Пришел к магазину, кто-то возле маячит. Ладно! Буду вторым. Мороз. Решил бегать вокруг магазина. За угол свернул и заругался шепотом, там от ветра люди прятались. Не первый и даже не двадцатый, не понять какой. Список был у женщины в трех шалях. Попросил записать. Мама! Сто сорок восьмой!
Дед в тулупе пояснил:
– Иные греться ушли, в пять утра перекличка, кто не явится вычеркнут.
В пять перекличку сделали, и откуда-то мужчина с другим списком явился. Ругань.
– Наш список правильный! Мы его вчера в шесть вечера начали писать!
– Нет наш правильный! Мы писали еще вчера в обед!
Тут хлеб привезли. Мужчина кинулся на крыльцо с бумажкой, в которую вписано было двести человек. Трехшалевая тетка туда же ринулась с нашим списком. Я замешкался, оказался в хвосте:
– Мне на крыльцо надо, я сто сорок восьмой!
В рифму ответили:
– Лезь, если сила есть!
Такая давка началась, что я подумал: пусть буду хоть пятисотым лишь бы живым.
Хлеб кончился в тот самый момент, когда подошла моя очередь. Желудок ныл. Тут сказали, что могут карточки мукой отоварить.
– Во что тебе?
Вот тебе раз! Я за хлебом шел. Во что муку брать? Испугался, что и мука кончится, сдернул с головы ушанку, мол, вешайте в нее.
Взвесили. Горстка муки. Засомневался мало. Мужик один сказал:
– У муки припек бывает...
По дороге обратно муку ел. И было жаль: у той, что съедена припека уже не будет.
Плиту с матерью растопили старым стулом, говоря, что он лишь место занимает. Испекли лепешки, подкладывая под тесто бумагу: жира-то не было. Припек получился, но не такой, как мне хотелось.
Спать я лег на теплую плиту, и она грела почти до утра. А утром у меня в голове мотивчик звучал: “Все хорошо, прекрасная маркиза!”
Мне вспомнился пёс Маркиз, он теперь охраняет мясокомбинат, каждый день жрет мясные отходы. Втайне я ему завидовал.
Мать меня понимала. Не зря она утром дала мне где-то раздобытые ею талоны в литерную столовую. Я взял с собой Витьку Коротченко. Вдвоем веселее.
В столовой было холодно, но из кухонной амбразуры несло теплым и вкусным паром. Вдруг официантка скажет: “А талончики-то не ваши!” Что тогда? Но она сказала: “На первое – суп с крапивой, второе – перловка. Могу по желанию принести или два первых, или два вторых...”
Решили отовариться четырьмя супами.

Напротив мужик, на голове пилотка, на ногах обмотки, а пальто гражданское. На четыре талона восемь супов получил, достал из внутреннего кармана короткую алюминиевую ложку, отирает полой пальто. Склонился над первой миской: хлюп-хлюп! Ложка так и мелькает, как машина какая, миски одна за другой пустеют, на носу капля пота.
– Убиватель супов! – шепчет Витька.
Съели и мы с Витькой супы, только аппетит больше разыгрался. Пошли к Витьке домой разложили на плите вымытые очистки, они покрываются аппетитными пупырышками, от них идет вкусный дымок. Но все же этим не наешься. Придет ли такой день, когда мы сможем поесть до отвала? Мы вспомнили американский фильм, который недавно смотрели. Там прекрасная Дина Дурбин пела, очень нам понравилась. Но в конце фильма Дина эта вышла в подвенечном платье кормить лошадь из своей шляпы сахаром. Я теперь ругал её на чем свет стоит. А Витька сказал:
– Она голодная не сидела. У них там кругом сахарный тростник, подошел и жуй! Это только у нас сахар на базаре сто рэ стакан...
– Вот бы и прислали нам немного, а то лошадям стравливают!..
Вернулся домой. Ледник. Мать говорит:
– Надо будет опять каких-нибудь квартирантов подыскать, хоть дров купят...
С квартирантами нам не везло. После того, как посадили Гальку Старикову, и она погибла в тюрьме, к нам подселили чекиста. Это был краснолицый деревенский парень, звали его Сашкой Вершининым. На фронт не взяли из-за язвы желудка, а внешне выглядел здоровым.
Мы надеялись, что Сашка обеспечит нас дровами, но вышло всё наоборот. Если мы экономили свои дрова, сжигали не более пяти полешек в день, то Сашкина жена, смуглолицая и тощая Наталья, жгла наши дрова в наше отсутствие почем зря. Поленница таяла на глазах.
Вечером мать ругалась с Натальей, а та огрызалась:
– И ничего вы нам не сделаете, мой Сашка кого захочет, того и посадит.
Наталье не нравилось, что мы выделили ей с Сашкой одну комнату, а сами жили в трех остальных. Она считала, что муж её такой большой начальник, что нужно наоборот, нам жить в одной маленькой комнате, а им с Сашкой в трех. Мать же пыталась втолковать ей, что не нас к ней подселили.
Сашка приходил поздно ночью, усталый, быстро что-нибудь проглатывал на кухне и падал в постель. Матери поговорить с ним не удавалось.

Скачать полный текст в формате RTF