Виктор БАТЮЧЕНКО

К СОСЕДУ ЗА
ШУРУПАМИ

Когда Игоря Храмцова спросили, нравится ли ему теперешняя жизнь и власть, он отрицательно покачал головой и ответил:
— Нет.
— А что, прежняя нравилась? Чем же они тебе не угодили?
О нынешней жизни Игорь пояснений не дал, а о прежней скрывать не стал, чем она его не устраивала:
— Водку по выходным не продавали. Это ж надо, до чего додумались. Всё было хорошо, а водку не продавали.
Эта обида засела у него глубоко, и на то были причины.
...До отправления автобуса на деревню Каменка оставалось минут тридцать, и Игорь Храмцов, которому надо было ехать автобусом в эту деревню, топтался на остановке. Он был изрядно выпивши, но находился ещё в таком состоянии, когда окончательно не развезло, а только винные пары взбудоражили голову, создали игривое и весёлое настроение.
Народу было мало. Храмцов ходил от одного места к другому и весело улыбался. “Это ж надо, пятнадцать рублей ухайдокал”, — думал он. И от того, что эти деньги принадлежали не ему одному, и оттого, что он их “ухайдокал” полностью, или, как он выражался “все без остатка”, ему было нестерпимо весело. Он представил себе, как его ждали с первым автобусом, потом наверняка выходили встречать ко второму, а потом перестали и ждать, и встречать, особенно сейчас, когда через тридцать минут отправляется последний автобус, который доберётся до деревни к десяти часам вечера, и к которому уже точно никто не придёт.
“Ничего, сосите лапу”, — рассуждал мысленно Храмцов и улыбался тому, что Плахин и Евсеев и вправду представлялись ему в его разгоряченном мозгу чем-то вроде медведей, которые от нечего делать в ожидании его сосут свою лапу.
В город Храмцов приехал в двенадцать часов дня с определённой целью: купить чего-нибудь спиртного. Шаг сам по себе был неуместным, даже скорее всего безрассудным: трястись в автобусе около двадцати километров в один конец, да столько же обратно за тремя бутылками водки. Но что поделаешь. Такая уж натура у русского мужика, если заусило, если ударила в голову блажь, то отговаривай — не отговаривай, бесполезно, он на своём будет стоять. А Храмцова никто и не пытался отговаривать, а скорее наоборот, подбодрили, снабдили деньгами и отправили в путь. И он уехал, даже не предупредив дома куда, потому что сделать последнее было невозможно по простой причине: жена не дала бы визы на выезд за пределы деревни, и запрещение бы он получил не совсем дипломатичными выражениями.
А началась вся эта затея с самого “пустяшного пустяка”.
Был обычный выходной день, каких насчитывается пятьдесят два в году, если не считать праздников. Утром Храмцов проснулся поздно. Он полежал немного, понежился в теплой, угретой за ночь постели,

потом встал, умылся, вышел на улицу, увидел сорванную с одной петли калитку, которую он видел уже несколько дней, и о которой не раз напоминала жена. Но может, потому, что последнее время жена об этом перестала напоминать, у него вдруг появилось желание её отремонтировать. Он сходил в кладовую, взял молоток, гвозди, но потом подумал, что прикрепить шурупами было бы надёжнее, положил всё на место, а сам пошел к соседу Борису Плахину спросить, нет ли у него шурупов.
У Плахина Игорь застал не то чтобы друга, но тоже хорошо знакомого мужика Василия Евсеева, который сидел за столом и раскупоривал бутылку. Храмцов понял, что пришёл некстати, что лучше бы не мешать застолью, а потихоньку уйти. Он даже дал понять, что собирается это сделать, но сосед сказал:
— Садись с нами, коль пришёл...
Плахин приглашал не так уж настойчиво, скорее, ради приличия. Это было ясно всем, в том числе и самому Игорю, но он не смог отказаться. Уж очень притягивала к себе бутылка с прозрачной, похожей на детскую слезу, жидкостью, которую вертел в руках Евсеев, не зная, как наливать: в два или три стакана.
Налили в три. Храмцов выпил вместе со всеми, и когда водка обожгла горячей горечью горло, прокатилась по пищеводу и тяжело осела на дне желудка, а потом приятным теплом начала разливаться по всему телу, он стал закусывать, а закусив, понял, что напрасно сел за стол. Бутылка была единственной. Сто пятьдесят граммов, которые он выпил, только растравили его. Но это полбеды. Сам он мог и перетерпеть. Но не давало покоя то, что он убавил третью часть от Плахина и Евсеева, которым тоже, как и ему, сейчас было мало, а пол-литры на двоих было бы достаточно.
Порывшись в кармане, он нашёл помятую трёшку, выложил на край стола, а когда к ней добавил ещё один рубль хозяин дома, Храмцов отправился в магазин.
О том, что жизнь устроена по закону подлости, Игорь догадывался и раньше. Но чтобы настолько, он не предполагал. Дверь магазина оказалась на замке, а бумажка, приклеенная к ней, извещала, что магазин работать не будет, так как заболела продавец.
— Вот стерва, нашла время болеть, — возмутился Храмцов, оглядываясь по сторонам, словно ища поддержки. — Это ж надо...
Вначале он подумал дойти до ее дома, но тут же отбросил эту мысль как никчемную. Это у Верки можно было достать в ночь-полночь, но её уже год как сняли с продавцов, а эта стерва не даст, у этой днём с огнём дома водки не сыщешь, не выпросишь. Сильно идейная.
Потоптавшись ещё некоторое время возле магазина, Храмцов направился назад несолоно хлебавши, потому как знал, что его там поджидают, а ждать и догонять — это хуже всего, что на столе стынет закуска, до которой никто не притронется, пока он не вернётся. А кому от этого польза, что он вернётся с пустыми руками.
В пути он шёл и костерил почём зря продавца, которая, поди, и знать не знала, и ведать не ведала, как она его подвела. И дело не в том, что ему самому выпить хочется, а то, что он уменьшил и не смог восполнить дозу спиртного своим товарищам.
В слово “стерва” Храмцов не вкладывал никакого смысла. Он говорил это беззлобно, к месту и не к месту, поэтому, вернувшись в дом, он так и сказал:
— Заболела, стерва. Другого времени не нашла, как обязательно сегодня, в выходной день, болеть.

Скачать полный текст в формате RTF