Лидия ГРИГОРЬЕВА

Из книги
"СУМАСШЕДШИЙ
САДОВНИК"

АНГЕЛ ПРЕДСТОЯЩИЙ

Писано было — да видно утрачено,
сдобрено ложью.
Призваны, названы или назначены
Ангелы Божьи?
Чем представления переиначены -
чаяньем, мщеньем?
Были ль небесные силы истрачены
по назначенью?
Жить на просторах российских обучены
без упоений,
мы словно нить на основу накручены
тайных сомнений.
Что было явлено, что обозначено
знаком воздушным?
Знать не дано никому, а тем паче нам -
овцам ослушным.

***
Последнюю ветку на дереве жизни обломят не наши ли
дети?
Не наши ли внуки подошвой сотрут в порошок
незабудку последнюю и — не заметят?
Уж Ангелам трудно дышать от озоновой астмы
в гутаперчевых льдах Антарктиды.
Как будто мы счеты сводили с той силой вселенской,
что нас породила,
и — квиты.

15.02.97

СИНАЙ

Ежели даже кошка может в пустыне выжить,
значит из пустоты можно надежду выжать,
искру из тьмы извлечь — даром, что грунт бесплоден, —
можно из камня извлечь сладкий кулич Господен.

***

Verde que te quero verde...
Ф. Г. Лорка

Было иное слово, словно сквозная рана.
Двадцать четыре раза взбрызнул затвор нагана.
И опалили нёбо диким огнем словесным
двадцать четыре неба, двадцать четыре бездны.
Истина в чистом поле — горю равновелика:
двадцать четыре боли — двадцать четыре крика.
Зря подчинялся слепо гулким словам напрасным -
был голубым, как небо или как бездна — красным.

Полнилось тихим слухом — взвеялось злым посевом:
бычьим пахнуло духом, львиным дохнуло зевом.
Так и ловила фраза — время — дырявым бреднем
двадцать четыре раза — каждый и был последним.

***
Пока обживалась я в городе этом старинном,
слезами душа обросла, как свеча стеарином.
Пока обжилась, угнездилась я в этой юдоли -
сын вырос. Отчизна распалась на атомы боли.

***
с тоской псковской, с тоской московской
по свету белому бродить.
С красой мирской, с красой заморской
пытаясь душу примирить.

А безначальность всех начал,
изложенная на иврите...
Конечность жизни — вот печаль.
А вы о чем мне говорите?

И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА...

Уж пять пополудни, а я не живу:
иссякли последние сроки.
По пояс войду в ножевую траву -
высокие сабли осоки.
Английский ли Тилфорд над речкою Вей
в тоске этой ярой повинен?
Зачем ни о чем не поет соловей
на этой прекрасной чужбине?
Зачем понапрасну я Бога гневлю
заботой пустых откровений.
Не пахнет жасмин в этом дивном краю!
И запаха нет у сирени.
Уж ночь подступает. На небе заря -
надежды последние крохи.
Иссякло ли время, что прожито зря
на фоне кровавой эпохи?
О том, что Отчизна развеяна в дым,
стенать довелось мне не слабо:
на ясной поляне, под дубом седым,
вблизи от английского паба...

июль 1992 г., Тилфорд -
10 января 1997 г., Лондон
Москва