Дошла, похоже, очередь у Бога и до него, и Сергей, превратившись в цветок, сначала вздрогнул, с отвращением впитывая влагу, смешанную с алкоголем, оставшимся в бутылке, в которой эта влага отстаивалась, а потом, привыкший к такой смеси, уже не мог без неё, почему вода из-под крана и стала убийцей.
“Или почти убийцей?” – зашарил по карманам Сергей, веря и не веря в такой диагноз, губящий на его глазах цветы. Мелочи, найденной в карманах, хватало на бутылку пива, и Сергей птицей, точно обрёл крылья, слетал в недалёкий от дома пивной ларёк, сорвал зубами крышку и вылил пенящийся напиток в ведёрко с водой. Разбултыхав этот раствор и переливая его затем в лейку, полил цветы и провалился, теряя сознания, в бездонную пропасть – не чёрную или скалистую по краям, а как бы осыпанную осколками разбитого зеркала...
Очнулся Сергей через время, срок какого был ему неведом. За окном всходило солнце.
“Утро”, – определил по солнцу он, с удивлением ощутив, что не испытывает желания опохмелиться. И пальцы – вытянул он перед собой руки – не дрожали. Тремор, ставший для них привычным, исчез. Но вот на сердце было тяжело, а на душе тревожно. Тревожно не за себя, не опохмелившегося, а за...
“Цветы!” – вспомнил он и отвёл взгляд от восходящего солнца на подоконник. Цветы, стоящие на нём в горшках, увидел Сергей, болезненно, но возвращались к жизни. Оживали они, расставленные не только на подоконниках, но и развешанные по стенам, и в комнате Даши, и на кухне. Оживали, успокаивая Сергея, но не радуя его. Потому что это было не естественное, данное природой и Богом оживание, а искусственное – как у опохмелившегося алкаша.
Цветы, оживая, пьянели на глазах.
“И споил их я!” – Сергей упал, как под икону, на колени перед подоконником с цветами в комнате дочки, и, опять проваливаясь в небытие, заметил, как к нему тянет воздушные корни, схожие с верёвками, монстера делициоза, называемая дилетантами листодеревом или ещё проще – плаксой. Плаксой – потому что на широких резных листьях этой бразильской лианы, извивающийся стебель которой напоминает змею, скапливаются капли воды, и Сергей, вдруг испытавший приступ смертельной жажды, успел подумать, умилившись, что прекрасное растение стремится оросить его влагой...
Нашли Сергея через неделю, а может, никогда бы и не нашли, не взломай дверь квартиры судебные приставы, явившиеся по решению суда описать его имущество или оценить жилищную площадь, чтобы, выставив её на продажу, возместить затем годовую задолженность Иванова по квартплате коммунальщикам.
В квартире, застыли на какое-то время ещё в прихожей приставы, буйствовал знакомый им только по кинофильмам тропический лес. Буйствовал странно – толстые, но почти лишённые листьев и соцветий стебли, опутав стены и потолки на кухне и в большой комнате, стремительно тянулись через коридор в маленькую, которые Ивановы, когда родилась Даша, именовали детской. И в эту бывшую комнату их дочери приставы едва пробились – всё её пространство было буквально забито переплетёнными между собой штанами, хищно полыхающими невиданными бутонами,

источающими до одурения тошнотворный запах. В тёмно-зелёной массе листвы угадывались и какие-то плоды. Листва у пола была отвратительного сине-чёрного цвета. Под ней-то, уже после приезда милиции, и обнаружили скелет человека с вросшими в него корнями заморских цветов. Любимый Сергеем Антуриум андре – “Цветок-хвост” опутал, сжимая до трещин, его череп...
– Ещё неделя – и от костей ничего бы не осталось, – сказал судмедэксперт. И пояснил, показав на выброшенные в коридор порубленные лианы: – Эти твари питаются органикой. Я прав, коллега?
Клавдия, привезённая прямо из поликлиники на опознание бывшего мужа и мгновенно поседевшая, когда увидела, что осталось от Сергея, ничего не ответила. И хотела бы, да не могла, онемев. Судмедэксперт был прав лишь отчасти. Убийцей были не цветы, а их тяга к спиртному, привитая им отцом Даши. Алкоголь, пропитавший организм Сергея, и приманил цветы к нему. Но дочь, уже, похоже, навсегда унаследовавшая любовь отца к цветам, никогда не должна узнать об этом...

г. Омск