и философ в одном лице — таким выступает Солженицын-поэт.
Известно, пересказывать стихи — дело всегда безнадежное. Разумнее отослать заинтересованного читателя к книге “Прусские ночи”. В ней есть, в частности, такие обворожительные строки:

Расступись, земля
чужая!
Растворяй свои ворота!
Это наша удалая
Едет русская пехота!
Холмик, падь, мосток
и холмик -
Стой! Сходи! По карте
— тут.
Будет злая ведьма
помнить
В небе зимнем наш
салют!
Сколько лет все ближе,
ближе
Подбирались, шли,
ползли -
“Бат-тарея! Слушай!
Трижды
В небо русское -
пали!”
Шестьдесят их
в ветрожоге,
Смуглых, зло-веселых
лиц.
По машинам! По дороге!
На Европу! -
навались!
Враг — ни запахом,
ни слухом,
Распушили
пухом-духом!
Эх, закатим да-ле-ко!
Только что-то нам дико
И на сердце не легко...

Чьи мотивы явственно ощутимы в этом стихотворении? Мне показалось, Александра Твардовского (поэма “Василий Тер-кин”), под огромным обаянием которого находился Солженицын и который сыграл важную, судьбоносную роль в его жизненной и творческой биографии...
Основательно изучены проза, драматургия, публицистика А.И.Солженицына. А вот стихи его пока еще остаются малоизвестными и но задействованы в науке. А жаль, они составляют важную часть творческого наследия писателя земли русской. Молодые критики, литературоведы, журналисты, дерзайте! Осчастливьте читателей, обогатите науку новыми исследованиями о Солженицыне-поэте в год его славного юбилея.

г. Тверь

ДиН память

Владимир НАБОКОВ

К РОДИНЕ

Ночь дана, чтоб думать и курить,
и сквозь дым с тобою говорить.

Хорошо... Пошуркивает мышь,
много звезд в окне и много крыш.

Кость в груди нащупываю я:
родина, вот эта кость — твоя.

Воздух твой, вошедший в грудь мою,
я тебе стихами отдаю.

Синей ночи рдяная ладонь
охраняла вербный твой огонь.

И тоскуют впадины ступней
по земле пронзительной твоей.

Так все тело — только облик твой,
и душа — как небо над Невой.

Покурю и лягу, и засну,
и твою почувствую весну:

угол дома, памятный дубок,
граблями расчесанный песок.

КАКИМ БЫ ПОЛОТНОМ

Каким бы полотном батальным ни являлась
советская сусальнейшая Русь,
какой бы жалостью душа ни наполнялась,
не поклонюсь, не примирюсь

со всею мерзостью, жестокостью и скукой
немого рабства — нет, о, нет,
еще я духом жив, еще не сыт разлукой,
увольте, я еще поэт.

1934, Чужбина