И вот не так давно, начав листать полученную из Красноярска от Романа Солнцева, с которым много лет назад именно Вильям меня и познакомил, его новую книгу "Наши грезы", я почти сразу же наткнулся на стихотворение "Воспоминание о друге". И вздрогнул на четвертой его строке. И все моментально вспомнил.

Приобняв друг дружку, мы во имя встречи
наливаем в кружки, зажигаем свечи.
И твердит со вздохом, расправляя крылья:
- Хорошо, но... плохо!.. - суеверный Виля.
Хорошо, но плохо - чтоб судьбу не сглазить
(лживая эпоха тоже что-то значит!).
Хорошо, но плохо... хорошо, но страшно,
если пули плотно рядом бьют пристрастно.
А верней, не пули, а верней - монеты,
от которых слепнут многие поэты...
Так что не за чаем хрипло на рассвете
мы стихи читаем... смелые, поверьте!
И как будто кони, в нас сердца грохочут!
Ну а в телефоне стукачи хохочут...
Потому со вздохом, расправляя крылья,
- Хорошо, но... плохо! - шепчет старый Виля.
И ему без смеха в полумраке дома
вторит, словно эхо, суеверный Рома...

Плохо, до сих пор очень мне плохо от того, что нет больше Вильяма, что никогда теперь не получу я от него разрисованного цветными фломастерами письма, никогда не услышу его гитары, не прочту ни одной новой его строки. Никогда не обниму его самого - ни в Омске, ни в Барнауле, ни в Москве, ни в Чите...
Но как хорошо, что он был в моей, не очень-то складной, жизни, всегда буду благодарен за это судьбе. Как и за встречи со многими другими людьми - прозаиком Ваней Токаревым, волшебным детским поэтом Тимофеем Максимовичем Белозеровым, Виталиком Поповым. Никогда не забуду рано погибшего поэта Николая Разумова, иркутян - Марка Давидовича Сергеева, Сашу Вампилова и Женю Раппопорта, новосибирцев - Колю Самохина, критика Виталия Коржева, впервые напечатавшего меня в "Сибирских Огнях", и невероятно много сделавшего для нашей литературы критика
Николая Николаевича Яновского, давшего мне рекомендацию в Союз писателей (храню вместе с письмами Вильяма более 50-ти писем и от него)... Каждый из этих людей - вольно или невольно, чаще всего совершенно и не подозревая об этом, - что-то вложил в меня. Пора отдавать долги, пора записать, что помню о них обо всех...".

г. Омск

ДиН память

Александр КОЧЕТКОВ

* * *

Я разогнал собак. Она еще
Жила. И крови не было заметно
Снаружи. Наклонившись, я сперва
Не разглядел, как страшно искалечен
Несчастный зверь. Лишь увидав глаза,
похолодел от ужаса. (Слепит
Сиянье боли.) Диким напряженьем
Передних лап страдалица тащила
Раздробленное туловище, силясь
Отнять его у смерти. Из плаща
Носилки сделал я. Почти котенок,
Облезлая, вся в струпьях... На диване
Она беззвучно мучилась. А я
Метался и стонал. Мне было нечем
Ее убить. И потому слегка,
От нежности бессильной чуть не плача,
Я к жаркому затылку прикоснулся
И почесал за ушками. Глаза
Слепящие раскрылись изумленно,
И (господи! забуду ли когда?)
Звереныш замурлыкал. Неумело,
пронзительно и хрипло. Замурлыкал
Впервые в жизни. И, рванувшись к ласке,
Забился в агонии.
                                 Иногда
Мне кажется завидной эта смерть.

РОМАНС

Ни роковая кровь, ни жалость, ни желанье...
Ревнивая тоска повинна лишь в одном:
Хочу тебя увлечь в последнее молчанье,
В последний сон души - и уничтожить в нем.

А ты стремишься прочь, любовно приникая,
Ты гонишь мой порыв, зовя себя моей.
Тоскую по тебе, как глубина морская
По легким парусам, кренящимся над ней.