стоило б помолчать;
многое попросту не имеет названия;
многое не охватишь, не будучи осьминогом, —
да и слова — это ещё не знание,
тем более, что не мудрость. Но то и мучает,
и в том весь фокус, что познание необратимо:
может, выпадет тебе приключений и случаев
поболее, чем было у деревянного Буратино.

Поговорим, Ванюшка. Однажды ты сможешь
ответить достойно, как будет заслужено.
А сейчас в твоё сердце песчинку положим,
надеясь, что она превратится в жемчужину.

СЛИШКОМ ДОЛГАЯ ОСЕНЬ

Объехав не всю страну — какую-то часть,
не в поисках счастья — хотя бы выгоды,
вернусь в деревню и, в дверь постучась,
спрошу у матери: “Воды бы...”

Побывал, посмотрел: в добре или зле
люди живут, как позволяет климат,
но везде одинаково, везде палима
худая былинка на нашей земле.

Коротко расскажу, как идут дела, —
ничего, выбивающегося из ряда:
“А у вас, вон, сирень зацвела”.
“Слишком долгая осень. Так надо”.

Слишком долгая осень, но немного тепла
ещё остается — и в это утро
река не застыла, то есть вода
всё ещё не утекла;
всё ещё не улетела одинокая утка.

Прислушиваясь к самой себе, рассказывает мать,
перемежая прошлое с тем, что от него осталось.
Утка — теоретически — может перезимовать,
человек не переживёт старость.

Увы, но годы берут не только своё,
якобы — не насовсем, якобы — на одну минутку:
отец иногда достанет ружьё,
погладит, почистит, будто собрался на уток,
но уберёт на место.

Потому-то осень с лица не стереть.
Старики смирились, что не будут другими:
ничего не хочется узнавать,
хочется просто смотреть,
а надежды так и остались благими.

Родниковая тишь. Над деревней стоят стога.
Лайка положила голову на газету.
Слишком долгая осень. Прошла страда,
сани давно готовы, а снега нету.

Слишком долгая осень. В лесу беляк
бегает, мечется, взывая к погоде.
И на холодных бескрайних полях
лежит пустота — вопреки природе.

г. Кемерово

Геннадий ЗАВАДСКИЙ

СИРЕНЕВАЯ ЖИЛКА

КРАСНЫЙ ТОПОР

Чужд заморский мне Будда,
И не радует крест.
Я не знаю, откуда,
Из каких таких мест
Я пришёл, оставляя
На траве лёгкий след,
Не скажу и не знаю,
Сколько точно мне лет.
Мир однажды раскрылся
И уже наяву,
Будто только родился,
Будто долго живу.
Беспокойной ладонью
Прикасаюсь к виску,
Что-то силюсь припомнить,
Да никак не могу.
То ли слышится выстрел,
То ли в полночи гром...
Ни креста под Норильском,
Ни кола с номерком.
Только вызревший скорбью
Чей-то пристальный взор:
Все оттуда, где корни
Рубит красный топор.

СТРАНА

Широка, что даже чересчур,
Хоть лети на все четыре стороны...
То ли дело город Сингапур —
Вся страна вместилась в одном городе.

А у нас специфика своя,
Мера долготы совсем иная —
Порознь — далёкая Москва,
Порознь — провинция без края.

Нижневартовск, Хатанга, Нарым...
Всё смешалось в кружеве бурана.
Третьи сутки тундру бороздим.
Верст пятьсот ещё до океана.

Пересилим — если по прямой,
Одолееем — если постараться.
Только бы не разминуться нам с тобой,
Только бы в снегах не затеряться.

НА ПЕРЕПУТЬЕ

Вновь лежу на сеновале,
В небо звёздное гляжу:
Без тоски и без печали
Просто отпуск провожу.
     В клубе музыка играет,
     Чей-то голос у плетня...
     Но никто не окликает
     Позабытого меня.
Я лежу и сам не знаю,
Сельский я, иль городской?
Никого не провожаю,
Не спешу потом домой.
      Завтра утром на попутке