Олег ЧУВАКИН

ДВА РАССКАЗА

ВТОРАЯ ПРЕМИЯ

Первый и последний раз Андрей Петрович Сап, преподаватель по классу баяна, похвалил пятнадцатилетнего Сергея на вступительном экзамене.
– Молодец, – сказал он ему без выражения и улыбнулся уголком губ, как улыбаются хитрецы и затейники, и мальчику это понравилось. – Ты поступишь.
Мама Сергея отправилась к директору, и выяснила, что Сап – из лучших педагогов училища, заведует отделением народных инструментов и что почти сто процентов его выпускников поступает в консерватории или институты культуры.
– Представляешь, как нам повезло? – сказала она.
В сентябре Сергей получил билет учащегося с фотографией и печатью и начал посещать уроки. Их в училище искусств было много: сольфеджио, музыкальная теория, физкультура и даже химия – и дважды в неделю были занятия по специальности. Отделение народных инструментов размещалось в полуподвале. Тут пахло, как в библиотеке – книжной пылью и деревом. Из закрытых кабинетов доносилось тремоло домры, рокотала басами гитара, кто-то нудно тянул мех аккордеона. Сергей, поставив тяжелый чемодан с баяном “Рубин” на пол, прочел на пухлой, обитой дерматином двери короткую фамилию преподавателя. Он оробел и вспомнил друга Сашку, который провалился на июльском экзамене: вся рубашка того была мокрой, хоть выжимай, а глаза хлопали, как у куклы.
Сергей взялся за ручку и потянул дверь на себя. Она поддавалась туго, а когда наконец открылась, мальчик от неожиданности ойкнул. Андрей Петрович стоял у порога, скрестив на груди руки, и укоризненно качал головой. Сергей попятился, споткнулся о чемодан и едва не упал.
– Кто опаздывает, того наказывает жизнь, – сказал учитель и показал жестом: входи.
Настенные часы в кабинете показывали восемь пятнадцать утра. Это значило, что до начала урока оставалась четверть часа. Сергей с недоумением посмотрел на Андрея Петровича.
Тот, выдержав паузу, спросил:
– Разве тебе не известно, кто должен раньше являться на урок: ученик или педагог?
Сергей забормотал что-то, хотя не знал, в чем же оправдывается.
– У тебя рабские манеры, – объяснил учитель. – Стой смирно, не дергайся. Глядя на тебя, подумаешь, что розги и карцеры до сих пор не отменили.
Прозвенел такой же, как в школе, звонок, Сап сел на стул у окна, а Сергей на табурет посредине класса. Андрей Петрович облокотился о подоконник, посмотрел в окно и зевнул, прикрывшись ладонью. Сергей, не зная, как себя вести, достал баян, продел руки под ремни, выпустил из меха воздух и заиграл. Играя, он сбивался, смущенно покашливал и начинал фрагмент или всю пьесу сначала, а преподаватель иногда притопывал ногой, как бы скучая и напевая про себя постороннюю песенку. Учительница Сергея в музыкальной школе брала второй баян и играла вместе с учеником, переживая его ошибки как свои, как-то органически с

ним срастаясь, – и от этого казалось, что ошибок не было. Андрей Петрович сидел с непроницаемым лицом, и ученик сам выпутывался из нотного беспорядка, обнаруживая слабину и распад в игре и чувствуя себя бездарным.
– Таких баянистов пруд пруди, – заметил учитель, и Сергею уже не верилось, что этот человек хвалил его на экзамене.
С урока мальчик вышел разобиженный на себя и на Андрея Петровича. Сергей попил воды в прокуренном туалете – и вода была невкусной, отдавала ржавчиной. А когда он утирался платком, появился Сап.
– Куришь?
– Нет.
– Попался – так не юли!
Возвращаясь домой, Сергей жалел, что поступил в училище, в класс этого полусумасшедшего педагога. Он собрался объявить маме, что разлюбил музыку и попросится назад в школу, чтобы потом пойти в университет: учительница истории говорила, что он прирожденный гуманитарий. Но почему-то не объявил, а отправился на другой урок и на третий, и постепенно выяснил, что Сап потрясающе играет на баяне. Сергей исполнял заданный этюд или пьесу, срезался, краснел, дожидался, когда учитель скажет: “Нет”, – и тогда послушно работал левой рукой, вел мех, а Андрей Петрович, встав позади него, легко, будто разучивал эту пьесу всю ночь, пробегался по круглым черно-белым клавишам, сыпал мелкими нотами. Сергей, затаив дыхание и раскрыв рот, вслушивался в чудо-игру, похожую на цирковой фокус, поспевал за учителем на басах и забывал об очередной обиде.
Однажды, опаздывая из училища к зубному врачу, Сергей бежал, прижимая дипломат к груди, по длинному коридору первого этажа. Осталось ему обогнуть оркестровую кладовую и застекленную будку вахтера, как перед ним вырос Сап. На лице Андрея Петровича светилось такое торжество, будто он поймал рецидивиста.
– Молодой человек! А ну, осадите коней. Вам не кажется, что вы недостаточно почтительны к взрослым?
Три или четыре студента обернулись на этот окрик от гардеробной и стали жадно смотреть.
– Вернитесь и пройдите нормальным шагом. От спортзала и до меня. И поздоровайтесь, как это делают приличные люди. Время от вас не убежит, а вот уважения к вам может и поубавиться. – При посторонних Сап обязательно говорил своим ученикам “вы”.
И Сергей, втянув голову в плечи, с разгоревшимися щеками пошел обратно нормальным шагом, прикрываясь дипломатом, как щитом – а в спину ему смотрели Андрей Петрович, вахтер Степаныч, оркестровый дирижер по кличке пастор Форшлаг и кучка студентов у вахтерской будки. Возле спортзала стоял широкоплечий физрук в спортивном костюме, со свистком во рту, будто судья. Сергей шел на него; ему мерещилось, что зеленые стены коридора сходятся, и хотелось взять в спортзале гирю, оттолкнуть Форшлага и ударить гирей Сапа.
Физрук вынул свисток изо рта и спросил: “Тебя ко мне послали?”, а Форшлаг сунулся в кладовую, и оттуда забубнил телевизор. Сергею уже не было так стыдно; у него мелькнула мысль, что, в сущности, наплевать на всё.
– Здравствуйте, Андрей Петрович, – сказал он учителю. А сказав, вздрогнул, потому что в его голосе

Скачать полный текст в формате RTF