Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН

МЁРТВЫЕ ЦВЕТЫ

МАША И МЕДВЕДЬ

Для города они были весьма странной парой: очень уж велика она и слишком мал он. Но они жили в деревне, где этот контраст не вызывал никаких эмоций у земляков, которые испокон веков невест выбирали по принципу выносливости – чтобы и хозяйство могла тянуть на своих плечах, и мужа, и детей...
Именно такой и была Маша – сильная, огромная, краснощёкая и плодовитая! Вставала с первыми петухами и весь день вертелась как белка в колесе: огород, корова, муж и пятеро детей. Одень, обуй, напои-накорми, подои и прополи!
За всё это муж, как и подобает настоящему деревенскому мужику, слегка работающему и основательно пьющему, поколачивал жену. Просто так – ни за что! Чтобы показать, что он мужик. Сильный! Маша безропотно принимала “ласку” мужа, считая, что так и должно быть.
Так они и прожили вместе лет десять и жили бы так же и дальше, если бы не один случай. А случай вот какой. Приехал в их глухомань цирк! Все жители поголовно – на представление! На приезжих поглазеть, себя односельчанам показать!
Весёлое было представление. Дети визжали от восторга и хватались за животы от шуток разноцветных клоунов. Мужики приосанивались и расправляли плечи, когда свои номера исполняли акробатки и прочие цирковые девицы, сами понимаете во что одетые. А бабы с замиранием сердца следили, как мужик с невиданной в их краях внешностью смело кладёт голову в пасть льва, тоже в их краях невиданного.
А потом красавец-дрессировщик решил побороться с огромным бурым медведем. Мужики спорили на бутылку: кто кого. А женщины переживали за красавца-дрессировщика. Но у артиста и зверя всё было отрепетировано. Человек победил, пожал Топтыгину лапу и предложил опешившим деревенским жителям провести спарринг с Михал Потапычем. Все мужики почему-то дружно уставились в пол, а бабы – предостерегающе в затылки мужей.
– Бескорыстно желающих нет! А за сто рублей таковые найдутся! – подначивал деревенскую публику циркач.
И тут все ахнули. Деловито засучив рукава, сдув русые пряди со лба, грозно направилась к четвероногому сопернику Мария! Что тут началось! То Мишка сверху! То Машка! Маша была, конечно, женщиной полной, но гибкой. Изловчилась она и положила-таки косолапого на лопатки. Дрессировщику ничего не оставалось, как вручить победительнице сторублёвку. Деньги – для деревни немалые!
Были и аплодисменты и завистливые взгляды (из-за ста рублей). А потом представление кончилось, и цирк уехал.
Они молча возвращались домой: очень маленький он и необычайно крупная она. И сегодня он гордился своей женой – сильной, статной и красивой. А дома, как бы между прочим, спросил: “Эх, Машка, сколько раз я тебя колотил, а ты мне ни разу сдачи не

1. бабушка (арм.).
2. сноха, невестка (арм.).

дала”. Она опустила голову и тихо ответила: “Дать-то могла, да детей жалко – вдруг сиротами остались бы...”
Возможно, в городе их посчитали бы странной парой, но они жили в деревне.

ИСПОВЕДЬ

Шу уже и не помнила точно, когда она поселилась в щедром погребке татик1 Азнив: то ли была слишком мала, чтобы помнить, то ли родилась прямо здесь, в мелком сухом песочке. Шу даже смутно помнила свою мать, так как была уже слишком стара.
До сумерек она нежилась в прохладном лоне погребка, а к вечеру лёгким шуршанием выскальзывала наружу, чтобы почувствовать свежесть горного воздуха и, преодолевая старческую ленность, поймать себе на ужин сонную птичку или зазевавшегося зверька. Ее толстое, упругое, узорчатое вдоль хребта, тело с плоской головой слегка поблёскивало чешуйками в голубоватом лунном свете. Она ждала свою жертву. Потом... вспышка – это её тело, подталкиваемое инстинктом охоты, метнулось в направлении ожидаемого объекта... и тишина...
С первыми солнечными лучами она спускалась в погребок, где спозаранку суетилась добрая, улыбчивая татик Азнив, процеживая в глиняные кувшины парное молоко. Блюдечко Шу, к моменту ее возвращения, обычно было наполнено заботливой рукой – хозяйка никогда не забывала о своей гордой и опасной питомице, которую, впрочем, не боялась, а уважала и любила, как члена семьи. Шу молниеносным язычком хлебала молочко и мысленно благодарила татик.
Так продолжалось изо дня в день, из года в год, пока татик Азнив не слегла – хворь какая-то одолела старенькую хозяйку. Теперь уже каждое росное утро в погребок спускалась харсик2, разливала ароматное, звенящее молочко по кувшинам и, шурша платьем, уходила в дом, где сопели в тёплых постельках трое её маленьких детишек.
Шу с грустью заглядывала в пустое блюдце, вспоминая вкус молока, и, свернувшись клубочком, засыпала. А рядом стояли несколько кувшинов, наполненных бесподобным молоком – они манили, они дразнили, они... Змея боролась с искушением, забываясь во сне, но, едва проснувшись, она начинала чувствовать аромат. Ее тело скользило вокруг заветных кувшинов, обнимая тройным кольцом, серая головка ласкалась к глиняной плоти, потом резко отбрасывалась назад, кольца превращались в жгут, и Шу уползала в свой уголок.
На двадцатый день Шу не смогла противостоять искушению – захватила язычком несколько капелек молока из кувшина, обменяв их на несколько янтарных слезинок яда, соскользнувших в белую жидкость, и воровато спряталась за деревянной винной кадкой.
Сквозь сон услышала легкие шаги – харсик Нунэ спешила за молочком для своих проснувшихся ребятишек. Сон как рукой сняло – Шу напряглась, подслеповатые глазки забегали, шустрый язычок мелькнул несколько раз: Нунэ взяла именно тот кувшин, с которого отпила Шу. Взяла и уже направилась к выходу... уже встала на первую ступеньку... вторую...
Змея, натянув мышцы, как тетеву, взметнулась стрелой в сторону харсик. Мощное, гибкое тело ударилось

Скачать полный текст в формате RTF