риваешь, и как вы с мамой мирно беседуете, и как конфликтуете по пустякам... Всё знаю, всё помню!
И как ты в отсутствие мамы пареньков к себе водить стала, и как ты курить начала, и выпивать, и наркотиками колоться...
Вот что значит – воспитание без мужчины в доме!
Безотцовщина!
Уж я бы не позволил тебе ни за что так опуститься! И куда только школа смотрела?
А впрочем, что теперь говорить. Всё знаю, и как ты деньги на наркотики у мамы вымогать стала, и как вещи из дома продавала, и как раз, другой, третий из машины “Скорой помощи” на которой мама приезжала, ампулы с промедолом и морфином воровала, пока маму не уволили... Помню, как кричала она, когда вы в очередной раз подрались из-за денег, которых у тебя не было, да и у неё тоже... Весь тот страшный день, когда ты стукнула её бутылкой по голове... Ведь это я милицию тогда вызвал...
Как жаль, что маму твою не удалось спасти и она от травмы скончалась!
И тебя мне жалко. А ничего в лучшую сторону изменить не могу. И зачем я только согласился тогда перелезть через перила эти балконные, искушению поддавшись? Зачем и себя, и всех страдать заставил? А ведь я по-настоящему страдал все эти годы, Дашенька, доченька моя любимая!
Писать заканчиваю. Теперь ты обо мне всё знаешь.
Письмо это – по сути, завещание.
Через несколько минут я во второй раз в жизни перелезу через эти перила злосчастные и, точно птица бескрылая, воспарю над миром, который так жестоко обошёлся с мамой моей, с папой моим, с мамой твоей, с тобой, моя доченька, и со мной, непонятно зачем на свет появившимся...
Оставляю тебе эту квартиру, набитую книгами.
Продай и книги, и квартиру, а на вырученные деньги возьми себе путёвку в страну, где жизнь совсем другая, где счастливые люди, может быть вылечат тебя и направят на путь истинный.
Письмо к груди прижимая, покидаю тебя, моя любимая!
Прости, если сможешь, прощай!
Прости и Ты, Господи, если Ты есть, душу мою грешную!
Аминь.

г. Красноярск

ДиН память

Сергей ДРОФЕНКО

ПРАЗДНИКИ

Ю.Ряшенцеву

Пришла прекрасная пора.
Настали праздники. Ура!
Сын Алексей кричит “Уа!”
в восторге.
Луна восходит по ночам,
желта, как квашеный кочан,
и недоступны москвичам
“Мосторги”.
В быту заметен перелом.
Обивкой манит поролон.
Журналом неким полонен,
ты дремлешь.
Ревет будильник петухом,
но и его во сне глухом
ты как-то пополам с грехом
приемлешь.
Потом к тебе заходит гость
и шапку вешает на гвоздь
и новостей сырую гроздь
туда же.
Он говорит уже года.
Речь льется ровно, как вода.
Сегодня видел он “Всегда
в продаже”.
Потом, питомец резвых муз,
ты пробуешь домашний мусс
и святостью семейных уз
гордишься.
На подвиг божия раба
зовет архангела труба.
Сегодня ты и для труда
годишься.
Спасибо, праздники, за дни,
когда в дому, почти одни,
мы теплим давние огни
надежды.
Забыт курсив, забыт петит.
Ликует хищный аппетит,
и сон угодливо летит
на вежды.
Но яркий цвет календаря,
часы беспечности даря,
как нашей юности заря,
не вечен.
И, словно пушечной пальбой,
ты оглушен своей судьбой,
ее пристрастьем и мольбой
привечен.
Катают дети снежный ком.
И друг спешит за молоком.
И кто-то верною влеком
конторой.
Один вытачивать винты.
Другой накладывать бинты.
И весело шагаешь ты,
который...