Роберт БЕЛОВ

АСТАФЬЕВСКИЕ
АНЕКДОТЫ

Слыхал. Иные не по одному разу, хотя Виктор повторяться не любил; просто рассказывал в разных компаниях, где и я был. Их полное авторство приписывать ему не берусь, не спрашивал, и он не говорил, но всегда было ощущение, что кое-что сам же и запустил в свет. Во всяком случае “аранжировка” всегда явно его собственная, и те, что здесь привожу, кроме как от него, я ни от кого не слыхивал.
Излагаю, как уж запомнил...

1.

Председатель колхоза на общем собрании:
– Мужики! Я вам щас тако про нашу жизню скажу, ох уж тако! Бабы, выдь все отседа! Не для ваших ушей мое слово.
Бабы, заломивши подолы, повалили клубами из клубной залы: председатель у них был из матерщинников матерщинник, и если уж он сам что-то такое несусветное пообещал, значит, не иначе случится настоящее светопреставление.
– Гляньте, никака варвара нигде под скамейку не затесалась?
– Нету, Петр Иваныч, всех ты их изиспужал.
– Ладно. Так вот, мужики! В нашем колхозе – хавос!

2.

– Петра Иваныча-то нашего этта в Москву вызывали. Триппером его тама, слышь, наградили.
– И-и, милая, – все едино пропьет!..

3.

Дуньку Микешкину судят судом офицерской чести на правлении колхоза:
– Ну вот, Авдотья, передовая же ты доярка. Отличник, можно сказать, нашего колхозного производства. И надои тут у тебя и привесы... Но какой, скажи, у тебя есть твой моральный облик? Ведь что ни командировочный, то при тебе пасется, что ни заезжий водила, то твой! Ведь мы же хотели тебя на районную Доску Почета, но как мы это можем сделать при такой твоей, извини нас, нравственности?..
Дунька пыхтела, молчала-молчала, наконец, не выдержала:
– А и сами-то вы все тута бляди!
Подумала и подстраховалась:
– Окромя патретов!

4.

Стенька по утрянке еле-еле продрал шары. Голова у него гудё-ёт.
– Васька Ус! Кабан! Шелудяк! Где вы там, все черти, приуныли?! Филька, чо прячешься? Морду тебе, что ли, вчерась опять зашиб?

– Да уж это как водится, Степан Тимофеевич!..
– Ладно, перетопчешься. Чо еще-то, чего опять молчишь?
– Княжну вот утопил. Персиянскую...
– Ну-у?.. Это я зря поди. Сладкая деваха была. Ну да Бог простит уж, – ее, и мя грешного тоже. Чо еще? Ну давай-давай! Ненормативную лексику поди опять употреблял?
– А как ино?
– Да-а... Все бы это, паря, ерунда, пустяки... Да вот перед коллективом неудобно.

5.

А вот, на мой взгляд, очень изящно стилизованный Витей и очень изысканный по сути, и в том и другом смысле этнически отточенный анекдот. Какая-то сходная притча есть то ли у Шелом-Алейхема, то ли у его предшественника Менделе Мойхера Сфорима, Михоэлс в своем театре, из прессы знаю, ставил что-то по ней. Впрочем, нечто подобное было и у древних греков – о путешественнике, вышедшем, кажется, из Фив. Да как бы там ни было, устная-то обработка, явно, принадлежит Астафьеву.

В одном еврейском местечке жил бедный сапожник Хаим. Не такой уж и старый, но очень жизнью потраченный и пожеванный . И была у него халупа-развалюха на самом краю. И была у него вислотелая и пархатая жена Дора. Были семь ребятишек лесенкой, и все рахитичные да золотушные. И всяк день-деньской сидел он сгорбившись на седухе, чинил-подтачивал драные чеботы-обутки. И день за днем ужасно злить его все это стало. И однажды разозлясь, он отшвырнул свой молоток:
– Дора, слушай меня сюда из конца в конец! Мужчина я или нет? И есть же этому у меня свой конец?
– Конечно, мужчина, Хаим! Вон твои доказательства носятся, как угорелые блохи. И есть у тебя на все свой конец.
– А если я мужчина, должен же я когда-нибудь пойти путешествовать? Всякий такий мужчина должен ходить!
– Конечно, Хаим. Пойди себе уже путешествуй.
– Дора, ты у меня мудрая женщина!.. Но я ведь понятия не имею, как это делается...
– Я раз в жизни была на ярмарке в Жмеринке, и там слыхала, что все настоящие путешественники ходят за солнышком.
И она собрала ему торбочку, сунула туда краюшку, две головки чесноку и лепешку прошлогодней мацы, дала пачку махорки и в тряпочке соль. И он