Анатолий СТАРУХИН

РАССКАЗЫ

КТО-ТО СТУКНУЛ ЕГО ПО ПЛЕЧУ

Светлой памяти Вячеслава Дегтева, безвременно ушедшего...

– Возьми лыжи на плечо, либо подмышку, – сказал техник. – Тут не поскользишь. Парни, снимай лыжи!.. – это уже ко всей бригаде.
– Ты прав, – ответил старший рабочий Митя. – Такого частокола я не встречал. Чертово логово, будь оно проклято, какой-то бес навалял эти бревна. А по компасу вроде верно идем...
– Бывает. Слегка отклонились...
В таежных трущобах это обыденное дело: давно упавшие деревья на месте старых пожарищ преграждают путь неприступными баррикадами, лежат и висят, как спички из небрежно перевернутого коробка. Сквозь голые штыки сучьев не продерешься и безо всякой амуниции. А тут – рюкзаки, рейки, штатив с нивелиром: полный набор снаряжения топографов, поэтапно делающих карту самой непролазной местности, еще хуже летом, когда под ногами здесь, кажется, раскачивается весь земной шар и норовит тебя втянуть в свое нутро при малейшем неосторожном шаге. Перебрасывая свои отяжелевшие тела через бревна, шестеро человек, цепляясь за сучья, превращали свои полушубки и ватные штаны в лохмотья.
– Неужели, Паша, ты не можешь определить, где мы находимся?.. – сорвал свое недовольство Митя, старый экспедиционный “первопроходимец” от слова первопроходец, сам толково умеющий опознаваться, проще говоря, точно находить свое местоположение на земле по аэрофотоснимку, которых в полевой сумке техника присутствовал полный набор. – Дай хоть мне “картинку”...
А он ведь всегда был спокойным и рассудительным, как Будда...
Павел протянул заледеневшими пальцами скрюченный снимок Мите. Тот долго вглядывался в однообразное черно-белое лико тайги, зафиксированное с высоты, ровное, без отличительных черт, кроме редких черных прямых линий просек, да серого пятна болотистого озера – большого, похожего на яблоко с острой плодоножкой на северном окаеме, где, скорее всего, это пятно подпитывала впадающая в него и невидимая сейчас глазу речка. Митя ничего обнадеживающего найти не смог. Хотя именно к этому озеру они и обязаны пробиться, до бережка, а там, чуть в сторону, есть их же вчерашняя лыжня, ведущая к охотничьей избушке, где бригада уже находила приют.
– Ты ничего не понял, Митя?.. На снимке не за что зацепиться – это просто бесполезная фотка тайги без особых примет. Но я догадываюсь: от главной просеки мы ушли влево, потому что путь туда был легче, он сам нас притягивал... Вот и втюрились в бурелом...
– Лучше скажи, что делать? – вяло отозвался старшой. – Не загибаться же тут...
– Ползти вперед. Когда-то он кончится, этот дуремар. Нет иного решения: оглянись только назад – что,

снова через этот ад, сквозь который непонятно как пролезли?..
Митя был согласен с техником – сил уже не хватит. Уже зажглись на распахнутом звездном небе и косое коромысло луны, и Большая Медведица нарисовала свое туловище пунктиром. Митя был немножко поэтом, романтиком, потому и вкалывал в экспедиции уже не первый год, но что сделать сию минуту?.. Он по-своему любил и воспевал эту редчайшую бродячую работу, но так еще не вляпывался. Ему на память вдруг пришли собственные строки: “Здесь в тайге на просеках нет почтовых ящиков, ты, моя любимая, весточки не жди...” Он нередко напевал свою фирменную песенку в моменты благодушия на свой же мотив. Хорошо, что вспомнил: в душе затлел уголек тепла, а вместе с ним вернулись и остатки сил... Он уважал техника, уже немолодого и многоопытного полевика, много повидавшего и в тайге, и в пустыне, которому следовало верить...
– Не унывай, Паша, пробьемся... Вперед, еще один натиск... – как бы ответил технику, хотя тот мысленно призывал его и остальных к тому же самому, к очередному шагу через обугленные, пачкающиеся чернью нагара бревна.
Тактика техника оправдала себя. Через полтора часа тайга засветлела проплешинами, низкие сосны, как недокормленные люди, когда-то остановились в росте, расступилось дремучее царство и они, не чувствуя ни ног, ни рук, совсем безвольные, вышли на свою же, еще не утратившую резких линейных очертаний и даже лощености, бликующую в рассеянном лунном свете, вчерашнюю лыжню, исходящую из другого маршрута ранее проделанной работы.
Как только вывалились на лыжню, так и пали в снег. Эта потребность упасть нарастала внутри каждого вместе с мучениями очередного шага, она истощала последние живые силы...
Павлу привиделось в глубоком сне самое нежное: он, Павлик, и южный городок, где изначально довелось жить и работать. Смазливая курчавая девчонка, просторный горсад из вековых вязов, окаймленный фигурным чугунным литьем непреодолимой ограды. И качели. Размашистые, с амплитудой полета под самые вершины деревьев. В одном конце лодочки он, стоя, в другом – напротив – она, сидит. Лодочка взлетает все ближе к небу. И вот у него, непредсказуемо, от перенапряжения, от легкости настроения ли, отрываются от тросов руки... А дальше, по жестокой логике инерции, уносившей из-под ног лодку, ему бы лететь-кувыркаться глубоко вниз и влипнуть в жесткую утоптанную землю бездыханным, распятым еще в воздухе... Но, необъяснимо, руки, словно их притягивает еще

Скачать полный текст в формате RTF