ным моментом в тот день для коллектива был страх, что доставщик товара в магазин “Огонек” собьет своим большим фургоном теплотрассу: прямо под ней на дороге накопилось много снега.
Поверхностно вникнув в суть проблемы, “депутат” счел ее несерьезной, и со спокойной совестью пообещал выполнить этот главный “депутатский наказ”. Ну в самом деле, владельцу “Огонька” совсем необязательно посылать высокий фургон с товаром именно сюда, или именно сюда посылать непременно высокий фургон, есть другая дорога, да и снег можно просто убрать... Но, если начать искать виноватого, все может запутаться окончательно. Владелец магазина сошлется на нечищеные дороги, местная власть – на леспромхоз, леспромхоз – на долг бюджета... Да и водитель фургона, если у него настоящая русская натура, будет ездить именно под теплотрассой до победного конца.
Честно говоря, Владимир Владимирович думал, что после посещения Семигородней “большим человеком” страсти улягутся сами собой. Но через три дня по телефону получил от врачей участковой больницы упрек: мол, почему обещания не выполняете, ведь теплотрасса уже напоминает ощипанного воробья.
И Соколов решился на самый скромный и малозатратный вариант – выдолбить в смерзшемся снегу под трассой две колеи. Собственноручно, с помощью кирки и лопаты. И никого не надо сталкивать лбами, умолять о помощи, требовать выполнить обязанности, взывать к совести. Сколько нервов можно сохранить!
Когда Владимир Владимирович приступил к исполнению “депутатского долга”, стоял мороз, но сверху грела труба теплотрассы. Старушки, спешащие в “Огонек”, недоумевали: с чего это роют канаву посредь дороги? Некоторые все же спрашивали: зачем? Кто-то путал с водителем фургона. По случайности, как раз в этот день в Семигороднюю выезжала комиссия врачей ЦРБ, и после коротких пояснений рыть канаву журналисту помог главврач Булкин. Не проскочили мимо, как большинство, первоклашки Артем и Таня. Мальчик откидывал снег лопатой, а Таня разнообразила труд лекцией о курином мясе, как источнике силы. Подошли еще школьники... А конец работе положил “Москвич”, едва не севший в свежей канаве на брюхо. На все ушло чуть более часа. Правда, оценка трудового подвига местным врачом не была особо лестной: “Мало поцарапали, ненадолго хватит”.
А в “Огоньке” треть витрин занимают пиво, вино и водка. Значит, они пользуются спросом. А раз так – некому заниматься общественно полезным трудом, да еще таким вроде бы дурацким – рыть на дороге ямы. Для этого мы навыбирали много депутатов. И совсем неудивительно, если теплотрассы у нас на самом деле когда-нибудь начнут увозить на “хребтах” высокогабаритные грузовики.

г. Вологда

ДиН память

Демьян БЕДНЫЙ

ПЕЧАЛЬ

Дрожит вагон. Стучат колеса.
Мелькают серые столбы.
Вагон сожженный у откоса,
Один, другой… Следы борьбы.
Остановились. Полустанок.
Какой? Не все ли мне равно.
На двух оборванных цыганок
Гляжу сквозь мокрое окно.
Одна – вот эта, что моложе –
Так хороша, в глазах – огонь.
Красноармеец – рваный тоже –
Пред нею вытянул ладонь.
Гадалки речь вперед знакома:
Письмо, известье, дальний путь…
А парень грустен. Где-то дома
Остался, верно, кто-нибудь.

Колеса снова застучали,
Куда-то дальше я качу.
Своей несказанной печали
Делить ни с кем я не хочу.
К чему? Я сросся с бодрой маской,
И прав, кто скажет мне в укор,
Что я сплошною красной краской
Пишу – и небо, и забор.
Души неясная тревога
И скорбных мыслей смутный рой…
В окраске их моя дорога
Мне жуткой кажется порой.

О, если б я в такую пору,
Отдавшись власти черных дум,
В стихи оправил без разбору
Все, что идет тогда на ум!
Какой восторг, какие ласки
Мне расточал бы вражий стан,
Все, кто исполнен злой опаски,
В чьем сердце – траурные краски,
Кому все светлое – обман!

Не избалован я судьбою,
Жизнь жестоко меня трясла.
Все ж не умножил я собою
Печальных нытиков числа.
Но – полустанок захолустный…
Гадалки эти… ложь и тьма…
Красноармеец этот грустный
Все у меня нейдут с ума!
Дождем осенним плачут окна,
Дрожит расхлябанный вагон,
Свинцово-серых туч волокна
Застлали низкий небосклон.
Сквозь тучи солнце смотрит скудно,
Уходит лес в глухую даль,
И так на этот раз мне трудно
Укрыть от всех мою печаль!

13 сентября 1920 г.