Максим ИСАЕВ

МОИ ГОДЫ

Родина, дом, улица, близкие люди. Для многих моих сверстников, по крайней мере, за пределами нашей республики эти слова стали обычными. Но для меня, как и для тысяч моих сограждан, живущих в Чечне, они приобрели совершенно другой смысл. Я научился понимать глубину этих слов, научился любить и ценить то родное, без чего нет тебя как человека и нет твоего будущего. Научился с тревогой смотреть на часы, если задерживаются твои близкие. Смотреть с восхищеньем на своих родителей, соседей и просто на людей, живущих здесь, в Чечне, которые после всех ужасов войны и разрухи, страданий и потерь не разучились шутить, растить детей, верить в добро и с именем Всевышнего это добро творить.
До войны у нас был маленький, но очень уютный дом. Все братья и сестры моего отца каждый вечер собирались в доме. Они садились за один стол во главе со своей матерью (то есть моей бабушкой по отцу) и рассказывали, что было, что они видели за прошедший день. Это традиция до сих пор соблюдается у нас, хотя война многое изменила в нашей жизни.
Семья наша большая. Дедушка со стороны отца, Усман, имел двенадцать детей: семь мальчиков и пять девочек. Мой отец был последним ребенком в этой большой семье. Троих детей (двух мальчиков и одну девочку) моя бабушка и дед похоронили в Кустанайской области Северного Казахстана. Там находилась в депортации наша семья. Они были сосланы туда вместе со всеми чеченцами и ингушами. Бабушка рассказывала нам, что дети её умерли от голода. Ещё бабушка говорила, что вместе с ними в ссылке находились люди других национальностей: иранцы, русские, поляки, прибалтийцы, немцы и др.
Мне запомнился такой забавный рассказ моей бабушки из их ссыльной жизни. Их соседом справа по улице был немец. Звали его Адам Боксбергер. Каждое утро, выходя на работу, соседи, мой дед и Адам, каждый по-своему приветствовал друг друга. Адам Боксбергер, обращаясь к моему дедушке, с характерным немецким акцентом, говорил: “Сдраствуй, пандит”. А дед мой отвечал ему с таким же акцентом: “Сдраствуй, сдраствуй пашист”.
Однажды свидетелем этой сцены стал комендант села, который смотрел за всеми депортированными. Он страшно разозлился за то, что они себе позволяют такие шутки. Даже выхватил из кобуры пистолет, угрожая им расправой за такие разговоры. Но мой дед и Адам переглянулись и заулыбались. И каждый начал “оправдываться” перед комендантом. Немец говорил: “За што его, чеченца, выслали?”. И сам же отвечал: “За то, што он пандит”. “А тебя за что выслали?” – отвечал ему дед. – “За то, что ты пашист”. Коменданту ничего не оставалось сказать против таких аргументов, ведь каждый из них был депортирован именно с такими обвинениями: каждый немец – фашист, а каждый чеченец – бандит.
Комендант ушел, ругая их грязным матом, а дедушка и Адам еще долго смеялись над ним.
Они и после продолжали приветствовать друг друга так же.

Я не мог понять смысла их разговора и спросил у бабушки, почему они так это делали – оскорбляли друг друга на глазах у людей. Она мне объяснила, что таким образом они оба смеялись над тем лживым обвинением, которое им было приклеено официальной властью. Она также говорила нам, что все депортированные жили дружно, помогали друг другу.
В этих суровых и очень тяжелых условиях люди не теряли чувство юмора и через юмор выражали свой повседневный протест деспотическому режиму Сталина.
После возвращения из Казахстана в 1960г. семья поселилась в селе Закан-Юрт, Ачхой-Мартановского района. Но, как рассказывал мне отец, в селе не было никакой работы, чтобы зарабатывать на жизнь. И после смерти отца в 1970г. мои родственники переехали жить в г.Грозный. Все мои дяди и тети, женившись и выйдя замуж, селились рядом с родительским домом. И перед началом первой войны в ноябре 1994 г. они занимали в поселке Катаяма почти два квартала по улице Дунайская и улице Нефтяная.
Начало первой войны мне запомнилось тем, как по ночам самолеты сбрасывали на город много светящихся “фонариков”. Утром следующего дня мы собирали эти “фонарики” в огороде, на улице, во дворе и на полях. Некоторые висели, зацепившись на деревьях и проводах. Это были металлически цилиндры, подвешенные на маленьких оранжевых парашютах. Как нам объяснили позже, это было психологическое воздействие с тем, чтобы вынудить население покинуть город.
В начале декабря бомбардировку и ракетные обстрелы стали совершать так часто, что оставаться там было очень опасно, и отец отправил нас с мамой и младшим братиком в г.Шали к маминой родне. После нам пришлось еще несколько раз переезжать в разные села, уходить от бомбардировок и артобстрелов. Пока наконец не вернулись в г.Грозный, где-то в середине апреля 1995 г. Дом наш был не сильно разрушен и к нашему возвращению отец его уже отремонтировал. Он все это время оставался дома с одним из моих дядей и некоторыми соседями.
Жизнь в “послевоенном” Грозном была такой, как и жизнь в других городах и селах Чечни: по ночам стреляли и слышны были разрывы бомб и снарядов. Не смотря на все это, наши родственники вернулись домой. Поскольку считали, что дома лучше, чем быть беженцами у чужих людей.
Период между двумя войнами был очень насыщен разными событиями, которые оставляли много глубоких впечатлений в нашей памяти.

Скачать полный текст в формате RTF