портрет автографиста, подробный рассказ о встрече с ним – или со слов героя, или автора, или дневниковые записи последнего. Жанр, нигде и никогда, кажется, не существовавший, достаточно вольный, но и достаточно слаженный, органичный, увлекательный.
Катится-катится колесо по дороге жизни, встретится интересный человек – остановка. Десятки и десятки встреч с громкими и заслуженными именами, прославленными людьми искусства, большей части которых уже нет в живых. С одними, как с Семеном Гейченко, Виктором Астафьевым, Виктором Конецким, долгая дружба, – бессонные ночи за разговорами, знание друг друга до буковки, пронзительно-точное чутье к русскому слову, перенесенное в “Подорожник”. С другими, как с Георгием Свиридовым, – встреча случилась единственная, но столь полная, столь богатая, будто продолжалась она дни и дни. Великий композитор велик здесь во всем своем богатырском размахе. Одновременно с радостью и болью читаешь разговор с Валерием Гаврилиным – такой чистоты человека, кажется, и не бывало в искусстве. И светлого, проницательного, истинного чародея музыки. А встречи с Анастасией Ивановной Цветаевой, Валентином Берестовым, Арсением Тарковским, Давидом Самойловым, Ярославом Головановым и многими-многими другими. И в каждой встрече – знакомый и словно бы незнакомый человек, нигде более в таких подробностях и такой ипостаси не бывавший, многое в себе сберегший только для “Подорожника”.
Продолжались эти записи почти тридцать лет, и все “между прочим”, в промежутках между важными делами и серьезными книгами.
Вот что еще удивительно. Валентин Яковлевич завел себе этот спутник-“подорожник” еще в молодые годы. Чтобы заполнить его даже вполовину, надо было рассчитывать на долгую жизнь. Ведь для каждой встречи требовался счастливый случай и удачное стечение обстоятельств, а такое каждый день не выпадает. Рядом с его “Подорожником” повесть или рассказ – раз плюнуть, знай сиди себе спокойненько на одном месте и тяни слова, как рыбку, из омута, где они водятся. И то оторопь берет: хватит ли дней твоих, чтобы успеть поставить точку? В таких случаях мы боимся заглядывать далеко и продвигаемся вперед с постоянной оглядкой. А Валентин Яковлевич без сомнения запрашивает: “Мне потребуется на эту работу лет тридцать!” и получает их. В этом шутливом вроде бы замечании есть доля мистической правды: если дело твое правое и чистое и начал ты его с уверенностью в своих силах – быть и его окончанию.
Прост и величав “Подорожник”. Последовав дорогой автора, уже не можешь ни остановиться, ни уклониться в сторонку – так увлекают и завораживают эти встречи, так много в них глубокого, нового, питающего... Валентин Яковлевич словно бы угадал время... Хотя чего и угадывать, если он жил в нем! Ему посчастливилось, что ходил он по российским дорогам именно в это время. Сейчас подобный “Подорожник” уже не создать. Не те дороги, не тот народ селится подле них. А правильней сказать: не селится, а проезжает на скоростных машинах.

г.Иркутск

ДиН память

Давид САМОЙЛОВ

* * *

Вот и все. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и вяло и темно.
Как нас чествуют и как нас жалуют!
Нету их. И все разрешено.

СТРАИК ДЕРЖАВИН

Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил...
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулеметом я лежал своим.

Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье
И потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и боромотал: “Вот черти!
Некому и лиру передать!”

А ему советовали: “Некому?
Лучше б передали лиру некоему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!”
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.

Он старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье – по его годам!)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: “Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!”
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!