Александр ДАШЕВСКИЙ

ТРИ РАССКАЗА

ОСНОВНЫЕ ГРЕХИ

Ворота открывались в пять. Отдохнувшее за ночь стадо, соблюдая очередь, теснилось у забора. Наконец, последняя овца вышла на дорогу. Индюшки, куры и гуси выбегали из птичника.
Птицы проскальзывали сквозь створки ворот и дырки в заборе. Хозяева давно заметили, что птицы повадились идти со стадом, но не мешали им. Погонщики верили во все приметы и доверяли древним инстинктам животных, даже если они шли вразрез со здравым смыслом. Пастбище было огромным, на всех хватало травы и крошек. Скотина, зная настроения хозяев, смирилась. Птицам было тяжело идти пешком, и они садились на чьи-то спины. Места распределялись так – гуси устраивались на быках, утки – на лошадях, индюшки – на овцах, а курам достались свиньи. И все шли вперед, и никто не жаловался.
Конечно, жаловаться не хочется, пока легко кривить душой. А если тяжело и стыдно? А если в один прекрасный солнечный день становиться понятно, как подло и жестоко унижено достоинство? Нет ничего хуже, чем всю жизнь ездить на свинье и говорить с ней о корыте и погоде. Да еще слышать, как это делают другие. Поэтому однажды, в один из теплых летних вечером, когда наевшееся стадо возвращалось домой, одна курочка не выдержала, спрыгнула со своей свиньи и пошла пешком. Бедная свинья не знала, куда ей деваться от стыда, а наглая курица с это дня ходила пешком. Будто она овца или корова.
“Да, я грязная и вонючая”, – думала свинья, – “но ведь не настолько, чтобы курица не могла принять мою помощь, ведь ей тяжело, бедняжке”. А курице действительно было тяжело и страшно. Несколько раз она чуть было не попала под копыта. Ведь у каждого их четыре. Так что каждый день с новых пор стал для нее пыткой. Зато достоинство! Какое достоинство, курица давно забыла о своем достоинстве. Достоинство не болело и не прошло. Заболел страх.
Нельзя сказать, чтобы свинью особенно взволновала эта наглая курица. Да сдохни она, свинья бы и ухом не повела, но ей было неловко, что какая-то курица вдруг проявила характер и с риском для жизни побрезговала ее услугами. И скоро бедная свинья не могла ни о чем думать, как о себе, своем достоинстве и этой курице. Она чувствовало, что все стадо обходило ее стороной, даже свиньи, и как-то особенно присматриваются к ней и принюхиваются. Может быть, права курица? Свинья стала думать, что ей делать. И вот что она придумала – утопиться.
На глазах у стада свинья бросилась с моста. Бурная река подхватила ее и понесла вперед. Свинья быстро скрылась из виду. И до сих пор никто из стада ничего не знает о ее дальнейшей судьбе.
И недели не прошло, как еще одна курица на глазах у всего мира слезла со своей свиньи и пошла домой пешком. Покинутая свинья затихла и покраснела. Всю ночь она не спала, а когда наступило утро, все увидели, что свинья мокрая от слез. Но никто ничего не сказал, все лишь вздохнули. А свинья сохла от тоски. Она видела, что свиньи начали обходить ее стороной, и как-то особенно тщательно принюхиваться к ней и присматриваться. И свинья начала думать. Думать было трудно, потому что топиться ей не хотелось.

И вот, что она придумала. Когда стадо переходило через мост свинья подбежала к своей обидчице и толкнула ее в бок. Курица, смешно махая крыльями, полетела в реку. Один гусь хотел было слезть со спины своего быка и вытащить из воды несчастную, но передумал, опасаясь, что бык его неправильно поймет. И был прав. Стадо пошло дальше.
Курицу-зачинщицу поймал кот. Ему не мешали. Удивленный кот спокойно ел курицу.
Второй свиньей гордились. Конечно, никто не хвалил вслух ее подвиг – этому мешали брезгливость, “гуманизм” и хорошие манеры, но вспышки свиной и куриной гордости иногда давали о себе знать. С тех пор, попав под мост, свиньи невольно оглядываются – нет ли поблизости кого-нибудь, кого бы в честь собственного достоинства не мешало бы утопить в реке. Грех мал, а славы не оберешься.

ВКУСНЫЕ СЛАДКИЕ ПЕТУШКИ

Уже бежала, прижав батоны в майке, длинноногая девчонка; заглядывая в окна, искала СВ, чтобы загнать свой хлеб подороже. Состав тормозил, с достоинством остановился. И замер.
Поезд быстро добрался до Джанкоя, теперь отдыхал, готовый в любую секунду рвануть дальше. Вокзал, раскисший от жары, только-только начал застывать.
Разомлевшие от духоты и тряски пассажиры по очереди выскакивали из душных вагонов. Поспешно вдыхали горячий свежий воздух, шли, озираясь, размазанной подпрыгивающей походкой в поисках холодной воды. Проводница курсировала по платформе, высоко подняв над головой харьковскую императорскую люстру.
Люди с одинаковым печеньем в прозрачных плоских пакетах наперегонки двигались к поезду; торговка посерьезнее ссыпала на поднос свежих недоваренных раков. Полное ведро стаяло рядом с ней, клешни, розовые усы и панцири высовывались из-под марли, развлекая толпу. Пахло раками, обманчиво живыми. Пассажиры покупали по нескольку штук, гоняли мух, ожидая сдачу.
Шипел сжатый воздух, квелый обходчик медленно шел вдоль состава и тихо стучал по колесам. Звонкий звук тонул в жарком мареве. Зажегся желтый. Скорый поезд с уютными вишневыми занавесками остановился рядом с пассажирским. Между поездами бегали старухи, торговали варенной картошкой с огурчиками, торопливо кричали о последних пирожках с мясом, размахивали самодельными леденцами. Скорый уже шипел и рвался вперед.
Пассажирский тоже собирался оторваться от платформы. Пора было ехать. Мужчины забегали в вагоны, женщины еще высовывались из окон, совали деньги в высоко поднятые руки, принимая еду и сдачу. Иногда деньги падали на землю, их быстро поднимали и пересчитывали заново.
Симпатичная рыжая женщина с распущенными волосами выбросила в окно пирожок с сырой картошкой, в последний раз посмотрела на станцию, отряхнула руки, протянула мужу воблу, сыну – яблоко. Собака ринулась к пирожку через поезд и рельсы. Скорый поехал. Крик кончился. Собака осталась лежать на рельсах, перерезанная пополам.
Продавцы заполнили опустевшие рельсы, торговали петушками-леденцами, противным теплым пивом и одинаковым печеньем, перешагивали через собаку, бросаясь к прибывающему поезду.
Дети так и не поверили, что она умерла. Пассажирский стоял на месте, хотя скорый давно уехал. Мухи