Химик все понял правильно и долил. Я же ничего не понял, и мне захотелось выглядеть умным. Я забыл: самое неумное желание на свете – выглядеть умным (самое слабое желание, соответственно – выглядеть сильным, самое подлое – казаться хорошим, и т.п.).
– Я читал, что импликацией Большого Модерна было христианство, а экспликацией – коммунизм. То есть там нет иных экспликаций. Они понимают Модерн как...
– Обсудишь это с богом, – сказал Химик. – Я не занимаюсь философией. Я не специалист.
В голосе звучало презрение ко всему, в чем он не был специалистом. Однако это было тонкое чувство, что-то европейско-воздушное, нормальный человек его бы не уловил. Химик щелкнул пальцами:
– Кстати! Что же вы Ваньку-то Пугачева? Нет, само по себе понятно. Но могли же просто убить.
– Работа наше все. Ее либо делают хорошо, либо не делают вовсе, – я вздохнул. – Меньше всего оно походило на политическое убийство. Слова-то какие смешные. Политическое еще. Я ребятам так и сказал. А сам ничего не видел, мало ли, нервы же. Каждый день, что ли, друзей подводишь? Подставляешь даже. Под нож, опять-таки.
– Это теперь называется подставлять?
– Ну, такие нынче сезоны, – сказал я. – Времена. С позволения сказать, нравы. Главное же работа, остальное приложится. И главное, что не зря все.
– Ы, – сказал Химик (я сразу заметил его привязанность к этой букве).
– Мне было очень жаль Ваню. Один из немногих, кто мог меня понимать. Были вещи, которые катили с ним, только с ним. Теперь, простите, и не с кем. Саморазвитие почти хлопнулось. И откат, как известно, нечто условное... Друг – жутко нужно, я понял. Жутко функционально. Он, в принципе, дороже, чем, скажем, сто тысяч долларов. Ну, по нормальным меркам, не по быдловским.
– У тебя больше, – сказал Химик. – В порядки, блядь.
– Я почти равнодушен к деньгам. Ну так, чтоб были. Это же, как известно, превращенная форма. Или я что-то путаю?
– Ну да, – Химик замолчал, секунд на пять-шесть. – Путаешь. Плохо читал. А не хочешь ли поработать на континенте? В группе, хочу сказать? Взять себе для начала страну...
Мне стало так приятно, что все не зря, и... прерываю себя, ибо желание сказать лишнего, мои дорогие, накатило девятым валом.
градусы
Мы забились. Химик, почти не пивший, сказал – дела. У меня тоже были дела, текучка, надо же появиться. Семинары там. Сказать умное. С половины поллитра обычно говорю умное, знаю такую особенность, храню, пользуюсь.
Потом мы все улетели в свои пределы. “Пределы, пределы, пределы”, – вздыхал один персонаж. Очень, как известно, литературный.
Что дальше? Меня зовут Саша, миром правит Зося, чего тебе еще? Пока Зося, а дальше оно начнется, увидите. На улице временами снег, ветер западный, пять – десять метров в секунду, температура ночью тринадцать – пятнадцать, днем шесть – восемь мороза, гололед.
г.Красноярск
ДиН память
Александр ТИХОМИРОВ
* * *
Все сумрачней осенний ветер,
Все ярче под окном кусты...
Вся философия на свете
Не стоит этой красоты!
А я, хоть не иной природы,
Зеваю, кашляю, томлюсь –
От сумерек и непогоды
Прекраснее не становлюсь!
Ну что ж, себя не переделав,
Кем я родился, тем и стал, –
Хорош и плох до тех пределов,
Которых не переступал...
Так и живу без опасений,
Что я собой украсил свет!
...Но все бездушней мрак осенний,
Все глуше осени привет.
* * *
Ноябрь...
Но всюду та же сырость,
И ноют кости у старух;
А нынче все переменилось –
Поселок ясен, свеж и сух.
И старички воспряли духом,
Завидев белые поля...
И потихоньку стала пухом
На сельском кладбище земля.
* * *
Мне шлют полузаметные кивки,
Как в урну деликатные плевки,
Презренье – каждого лица,
Мерцают взоры ядовитым лаком...
А коридору
нет и нет конца!
...В сей миг печальный
Мой бы сын заплакал,
Когда б увидел своего отца.