Ирина СЕРГИЕВСКАЯ

СУЛЛА

De te fabula narratur.
О тебе речь идет.

– Проскрипции! Проскрипции!..
Подполковник Чухов проснулся. Наяву непонятный вопль обернулся скучным вороньим карканьем. Была летняя ночь, в открытое окно отделения милиции вползал жирный, ядовитый запах денежных купюр. Их накопилось в городе столько, что запах денег источало все, даже ладан в церквях. Когда Чухов не спал, он думал о деньгах, и вселенское, античное горе охватывало его. Начальник отделения милиции не мог удовлетворить даже самые скромные прихоти своей семьи честным способом, а взятки брать не решался из опаски, что поймают. За трусость и паралич смекалки жена Чухова, Розалинда, часто била его – как осатаневший партизан лютого врага, фашиста. Теща и сынуля-подросток внимали мужественным стонам отца семейства с упоением прирожденных садистов. Ясное дело, при такой жизни Чухов старался под любым предлогом остаться на ночь в своем служебном кабинете!
Итак, он проснулся, вспомнил о деньгах и, не переставая думать эту горькую думу, побрел на улицу, покурить. У крыльца увидел он подозрительную корзину и предположил – пунктирно, сквозь унылые мизерные мысли: “Бомба”. Но не успел Чухов обрадоваться перспективе славы спасителя улицы и вожделенной денежной премии, как в корзине пискнуло что-то живое. “Не бомба”, – расстроился подполковник. Он поставил корзину на освещенное крыльцо и осторожно вытащил из нее тупоносого жалкого щенка. Но это было не все: на дне корзины нашлась записка, и Чухов обескуражено прочитал ее вслух:
– Волчонок Сулла.
– Проскрипции! Проскрипции!.. – демонически закаркал с ближайшего дерева единственный зритель ночной сцены, древний ворон-гуманитарий Феодор.
Точность ассоциативного мышления птицы Чухов оценить не мог, даже если бы захотел. Он, как и большинство современных людей, знать не знал, откуда взялось имя “Сулла”, и понятия не имел, что это за проскрипции такие. Он вообще не любил длинных слов и правильно мог написать лишь одно: “Презумпция”. Да и черт с ней, с презумпцией этой! Главное то, что явление Суллы встревожило Чухова. Древо его всегдашних постылых мыслей о деньгах с натугой выпустило два чахлых отростка-вопроса: кто подбросил звереныша и куда его девать? Злоумышленников была тьма – абсолютно все граждане; даже дети, о которых Чухов был вообще невысокого мнения, особенно после того, как раскрыл секту малолетних убийц собственных бабушек. Из поистине неохватной группы подозреваемых подполковник выделил старого знакомого, известного бандита по кличке Сивцев-Вражек, ныне прославленного бизнесмена и политика. “Мстит за старое, – тоскливо решил Чухов. – Намекает: мол, тамбовский волк тебе товарищ”. Но это была ерунда, потому что Сивцев-Вражек думать забыл о каком-то ничтожном Чухове давным-давно, когда стал депутатом Думы.

Подполковник внезапно прозрел: волчонка подбросили из зоопарка! Надо упомянуть о непримиримой, долгой борьбе, которую отделение милиции вело со своим соседом-зоопарком из-за клочка земли. Хитрый предшественник Чухова водрузил там фигуру из березовых чурбачков – портрет мэра города, подаренный неким скульптором-диссидентом. Понятно, зоопарк не мог прямо потребовать, чтобы мэра спилили на дрова, и строил козни – одна другой гаже. На памяти у милиционеров было нашествие голодных грызунов во время последней денежной реформы и – как апофеоз ужаса – самоубийство пожилого сурка, который повесился на бахроме шторы в отделе кадров. Подкидыш-волчонок мог сойти за одну из соседских гадостей, но у Чухова сердце не лежало к этой версии. Обрывки сказок о царских детях, подброшенных беднякам в корзинах, болтались на древе пыльных мыслей Чухова, словно пестрые лоскутки. Никто ведь так не жаждет чуда, как человек, воспитанный в безбожии! И Чухов решил оставить волчонка покуда в отделении, а дальше – будь, что будет.
Сулла рос, избалованный любовью стражей и нарушителей правопорядка. От тех и других он часто выслушивал интимные, одинаковые признания: “Оба мы с тобой волки, ты и я, я и ты!” Сулла был дитя, поэтому не мог оценить философский смысл этой фразы и понимал ее буквально: все вокруг волки. Правду подкидыш узнал от бродячего кота, когда пребывал один и забавлялся ловлей своего хвоста. Кот грянулся на карниз с крыши, глянул в окно кабинета Чухова и взвыл: “М-ма-м-ма-а-ня-а-а, волк в м-мен-ту-у-ре!”. Успокоившись, кот объяснил, что “менты” и прочие двуногие называются “люди”.
– Последнее – во всех смыслах – творение Создателя! – горестно заметил он, давая понять своим видом, что первое – безусловно коты.
Новость ничуть не умалила представления Суллы о самом себе. Он был великолепен: среброшерстый крепыш с голубыми глазами, о которых завсегдатай отделения, старый скупщик краденых ювелирных изделий, авторитетно сказал: “Сапфиры самой чистой воды”. Но не выдающийся экстерьер был главным достоинством Суллы, а веселый доброжелательный нрав. Никогда и никого волчонок не поранил даже в шутку, никогда не зарычал, не нахмурился. Взгляд его был приветлив, движения хоть и дерзки порой, но всегда осторожны, манера есть неспешная, аккуратная. Почему он так хорошо воспитан вопреки полному отсутствию воспитания, не удивляло никого из окружающих, с детства и на всю жизнь отравленных пресловутым тезисом “Бытие определяет сознание”. Как сказал один уголовник, наблюдая за Суллой: “Чтоб я так жил!”.
Жизнь у волчонка была, конечно, завидная: диван в кабинете Чухова, дворик для игр и статуя мэра из чурбачков, на которую Сулла справлял малую нужду; мясо из ближайшего ресторана гомосексуалистов – они хронически боялись нападений фашиствующих натуралов и потому с восторгом взяли на довольствие милицейского волчонка. От этой “гуманитарной помощи” перепадало и милиционерам – кому на холодец, кому на котлеты. Сулла не знал, сколько людей обязаны ему неплохой добавкой к скудному семейному рациону; он играл, ел и спал – словом, наслаждался бессознательно своим идиллическим бытием, как положено в раннем детстве.

Скачать полный текст в формае RTF