Адель ХАИРОВ
УРОКИ
ФРАНЦУЗСКОГО
ПОЦЕЛУЯ
К сорока годам у меня появилась еще одна профессиональная привычка, с которой бороться уже не было даже желания. Такие привычки я формально записываю в причуды, откуда их, через определенный срок выдержки, перевожу в разряд достоинств.
Итак, все, что происходит со мной, я начинаю видеть как бы со стороны, откуда-то сверху. Вот сижу и пью с моей Дурочкой чай. Она, чересчур подвижная, постоянно вскакивает, то за ложечкой, то за печеньем, при этом на ходу успевает приобнять меня сзади. Нежно-нежно. Её глаза, заглядывая в мои усталые, прыскают смехом. Мне скоро сорок пять, а ей...
На ней красная кофточка, на которую она сегодня обязательно посадит темно-вишневое пятно. Я же в черной рубашке на фоне белой стены. Сам, как большое пятно!
Режиссеру героиня сразу понравилась: большие черные глаза и тяжелые ресницы. Взгляд лисицы. Он сказал, что она похожа на молодую Синявскую, жену Магомаева. Он наверняка не удержится и на монтаже станет злоупотреблять планами, где ее головка упрямо повернута в профиль, а ресницы приопущены. Для этого герой должен будет ее постоянно чем-то обижать, несильно, а то убежит из кадра – реветь! Когда глаза ее наливаются, как два аквариума, то становятся похожими на почерневших от горя рыбок. Это очень красиво. Иду переписывать сценарий.
Я вижу переулок глазами оператора, медленно поднимающегося на съемочном кране: улочка остается внизу, а по небу растекается закат, роль которого вынужден исполнять рассвет. В титрах, в самом низу, так и должно быть указано: «В роли заката снимался рассвет».
Сразу же в глаза бросается фальшь: вот парочка влюбленных, они, как бы прощаясь у крыльца, уже почти с ненавистью шкрябаются сухими губами. От внимательного глаза не ускользнет, что девушка успела примелькаться в массовке всяких телевизионных сериалов и рекламы. Виной тому, как выразился мой приятель М., ее «смородинка на подбородке».
На единственном уцелевшем в переулке старинном деревянном особняке нарочито кособоко приколочена табличка «Школьный переулок», взглянув на которую, режиссер с досадой прикусил губу: «Здесь бы надо пустить школьниц, щебечущих что-нибудь по-английски!» «Зачем же? – встрепенулся помощник, – лучше пускай говорят по-татарски! И вообще, давай дадим героине имя Динара?»
«Но я никак не могу, – полез я в бутылку, и мне действительно захотелось в тот момент выпить, – дать ей другое имя! Понимаете, она существует только в этом имени... Она...»
«Ну, значит вы не писатель! Какой же... (Здесь мне показалось, что режиссер исподтишка балуется писаниной). Ну-у, не знаю, если вы с ней сейчас так церемонитесь, то как же потом будете убивать?»
«Но у меня все остаются живы!»
«Нет-нет, такое кино никто смотреть не станет... Либо её, либо она вас, то есть, вашего героя!»
В это время, вздрогнув вместе со мной от команды «пшла!», неестественно прихрамывая, мимо нас проковыляла старушка. Через дорогу, наискосок, был запущен прыщавый художник с перемазанным мольбертом. (Какая сволочь напялила ему берет, да еще малинового цвета?). И ему под самые ноги статист вывалил из сумки, как слежавшуюся за лето шапку, затисканного домашнего кота. Беднягу от резких запахов помеченной улицы тут же хватил столбняк... Кроме этого, из окон вовсю пялились гопники, что сразу же убивало романтику переулка. Позднее звукорежиссер пытался спасти ее песней «В парке Чаир...», которая будто бы лилась из окна пэтэушника...
Да, постоянно, как «чеховское ружье», во всех актах фигурировал прыткий юноша, которого она называла «Хвостик» за то, что тот постоянно крутился около нее и неизменно представлялся всем как будущий муж!
А вот и она, актриса, которая должна будет сыграть мою героиню со звонким, как бубенчик, именем. У меня она была эстонкой казашского происхождения, но в театральном училище, на мою беду, обучалась обрусевшая кореянка, похожая на Ким Чен Ира, так что...
Норковая шапка с двумя глухими меховыми колокольчиками была подобрана удачно, но вот походка всё портила. Кажется, что во всей Казани невозможно было сыскать еще одной такой походки. Моя семенила быстро-быстро, при этом скорость ее была постоянной, касалось ли дело значительного расстояния в километр до остановки «двойки», или же это был всего метр – от стола до буфета... Эта же шла совсем не так. Я ей объяснил, как надо. Она виновато улыбнулась и почапала как... Чаплин!
Как я любил бесшумно подкрасться к моей Дурочке и идти след в след, пытаясь разобраться в механике её походки! Но не удалось...
Костюмер телевидения мастерски облачил героиню в горчичное пальто с вялым песцовым воротником, роль которого выполняла крашеная лисица. В титрах я так и предлагал поставить: «В роли песцового воротника – крашеная лиса!»
Она не производила впечатления девушки с опытом. Наоборот, каждый мужчина, впервые оказавшийся с ней в постели, полагал, что он у нее второй. И, первым делом, начинал с энтузиазмом вести уроки французского поцелуя. Но с каждым днем он смурнел и смурнел, и, в конце концов, учитель и ученица менялись местами...
«Их у меня было не так уж много, но я любила только... троих! Вообще-то я очень щепетильная, и делала ЭТО не всем...»
Нет, ее непременно надо убить первой!
Как-то мы сидели с другом у неё в комнатушке. Ей надо было куда-то отлучиться на полчаса. Глядя, как она переходит улицу, он сказал: «Она прямо ребенок! Не дай бог появится какой-нибудь с рыжими усами...»
Видимо, он имел в виду того самого рыжего гусара, который по ночам мотается по Школьному переулку, и, прильнув к окнам, высматривает себе школь
Скачать полный текст в формате RTF