СССР

Иван УРАЗОВ

И МАЙСКИЕ ДНИ
ОТЦВЕЛИ...*

1

Чешское селение Привору. Бригада рассредоточилась по дворам на ночлег. Под вечер небо замутилось, уныло заморосил мелкий дождик. Наш хозяин разрешил нам переночевать в риге, и мы в увлажненных шинелях с ходу повалились на пышные вороха соломы. Дохнуло от нее теплом, окутала темнота и тишина такая непривычная. Ребята сразу уснули, а мне мешает запах мякины и соломы. Нахлынули воспоминания.
Дома в Канске теперь думают обо мне, о Косте, о Насте. Война кончилась, а еще неизвестно, живы ли мы. Сейчас особенно тяжко им каждый день ждать от нас весточки. Да я и сам не знаю ничего о Косте с Настей.
Мысли перескакивают на другое: элеватор Заготзерно видится, как наяву. Это самое высокое здание среди деревянных серых домишек за переездом через железную дорогу. Поблескивая на солнце серебристо-голубой оцинкованной жестью с парящим флажком на оголовке, он возвышался вблизи железнодорожной станции и был приметным ориентиром для всех, кто ехал в поездах: издали по нему узнавали приближающийся город Канск. А поездов тогда, в сорок втором году, проходило много. С востока на запад они везли в теплушках бойцов на фронт.
И элеватор жил своей военной жизнью, наполненный непрерывным гулом. Меня неудержимо манил этот гул. Однажды подошел к проходной и увидел на дверях объявление: “В Заготзерно требуются ученики слесаря.” Срываюсь и бегу домой за новеньким паспортом. И вот я уже в конторе, с ходу — к окошечку отдела кадров. Женщина недоуменно вытаращилась на меня:
— Тебе что надо, мальчик? – и, не дав мне рта раскрыть, не взглянув даже на мой паспорт, сразу — от ворот поворот: — Нам нужны сильные люди, а ты — от горшка два вершка...
Зло меня охватило. И тут за человека не считают, как в кинотеатре “Кайтым”: бывало, на вечерний сеанс – отталкивают: “Ты куда лезешь?”, но у меня за пазухой паспорт наготове: “На!” — суну контролерше под нос. А тут и паспорт не помогает. Я прямиком в открытую напротив дверь директора Павла Ивановича Калабухова. Он только одно слово повысил на нее, не выходя за порог: “Принять!”, как она тут же подала мне бумагу и ручку для заявления. Потом каждый раз при встрече на территории или в столовой ласково мне улыбалась, и я отвечал ей тем же.
Так стал элеватор моим вторым домом. По соседству с ним, ниже его на голову, — такое же мощное и блескучее здание сушилки. К ней от элеватора на уровне его третьего этажа отходит наружная остекленная терраса на двух опорах, там бегут по роликам желоба транспортеров и доставляют в сушилку сырое пыльное зерно, а оттуда встречным потоком оно, сухое и чистое, возвращается в емкие бункеры элеватора.
С тыльной стороны к элеватору примыкает кирпичная пристройка машинного отделения. Здесь бьется сердце элеватора. Не очень просторное, но высоченное гулкое помещение. В центре на бетонном фундаменте два мощных электромотора с штурвалами реостатов. От них вверх на шкивы двух трансмиссий переброшены широкие ремни, стремительно снуют вверх-вниз — только пощелкивают по шкивам сшитыми рубцами. Трансмиссии через проемы в стене

* Продолжение повести “Юность моя фронтовая”.
Красноярск, 1985.

уходят в нутро элеватора и сушилки и там ворочают механизмы транспортеров, самотасок и сушильных агрегатов.
Слева за перегородкой “запретная зона”, тут размещено оборудование от центральной электростанции, разостланы на полу для безопасности резиновые коврики — это подстанция. Сюда могут заходить только электрик, моторист и масленщик.
Остальная часть помещения — для слесарей. Доступный со всех сторон кряжистый верстак, обитый издолбленной жестью, будто его исклевала стая диковинных птиц стальными клювами. По краям верстака массивные наковальни и тисы. У каждого слесаря свое место в верстаке и там ящик походный со всевозможным необходимым набором инструментов. Был и у меня, такой же тяжелый, с замызганной прямоугольной деревянной ручкой, и я гордо таскал его по всем складам, где предстояла работа. В углу слесарки — вход в элеватор.
В первый же день моего прихода пожилой, худощавый, в замасленном комбинезоне, слесарь Ефрем Александрович Королев сразу пригляделся ко мне, мол, уж больно я невзрачный, и спрашивает:
— Будешь работать со мной? Я научу тебя делать ведра, тазы, кружку себе сделаешь сам.
Но не успел я одуматься, механизатор Чебыкин Петр Михайлович, высокий, худощавый, верткий, с добрыми, косящими к носу глазами, без лишних слов подхватил меня под локоть:
— Пошли со мной, Серега...
И повел по складам, показывая разные машины: вздыбленные, похожие на жирафов транспортеры и плоские, наподобие танковой гусеницы, самонагребатели. Так и не отпустил меня с тех пор от себя, приучал к этим машинам, а о тазах и ведрах мне и на ум не приходило, да их здесь изредка делал сам Королев для столовой. Но вскоре мне довелось и с ним поработать. Оторвался кусок жести на самом краю крыши элеватора и колотится от ветра, звякает. Механик Эдуард Константинович Желудок заметил и распорядился слесарям:
— Немедленно закрепить, пока не отломилось! ЕФрем Александрович взял это дело на себя.
— Идем, Сережа, — говорит, — ты легонький, опущу тебя на этой веревке — и пришьешь.
Заходим в гулкое нутро элеватора. Я тут в первый раз. Полумрак, сплошь агрегаты норий возвышаются на второй и третий этажи. Гудят моторы, щелкают ремни по шкивам, гремят железные ковши внутри норий, шелестит осыпающееся зерно. И на все это безудержное движение механизмов огромный корпус элеватора отзывается мелким равномерным дрожанием. Проходов между агрегатами не видно: лампочки тускло светятся под толстыми стеклянными колпаками, чтобы пожароопасная пыль не проникала — она может даже взрываться, еще и проволочные сетки на каждой от случайных ударов — лампочки теперь на вес золота. Здесь легко заблудиться. Но Ефрем Александрович с закрытыми глазами проведет по всем закоулкам и переходам.
Поднимаемся по лестнице на один этаж, по следующей — на другой, еще одна за поворотом, почти вертикальная, ведет к свету – виден кусочек неба через квадратный про

Скачать полный текст в формате RTF