Зинаида КУЗНЕЦОВА

ХИЩНИЦА

1.

– Тебе письмо, – муж положил ей на колени конверт, чмокнул в щёчку и уткнулся в свежую газету. Тамара Васильевна увидела уже знакомый почерк и вскрыла конверт. Письмо было совсем коротеньким, как то, первое...

Письмо было коротким, очень вежливым по форме и оскорбительным по сути. “Оставьте моего папу в покое, – писала неизвестная корреспондентка. – Он любит маму, а ваши письма... Мы с сестрой не хотим этой переписки”. И всё. Тамару Васильевну точно ударили по лицу. Что же это такое? Она посмотрела на обратный адрес: поселок Таёжный, дом, улица... Всё ясно. Это его дети. Но почему? Какое они имели право? Почему они решают за отца? А что их мать – она в курсе? Или она ничего не знает? Тамара Васильевна скомкала листок и бросила его в мусорное ведро. Лицо горело. Ей хотелось плакать от унижения. “Оставьте моего папу в покое!” Она накапала валокордина, залпом выпила – стало немножко легче. Что они увидели в моих письмах? И почему они их читают? А может, что случилось с Евгением Петровичем?
Она достала из ведра скомканный листок и снова перечитала его. Ага, “мама ничего не имеет против вашей переписки, а мы с сестрой не хотим этого...”
Первой мыслью было: написать им. Но она не знает даже, как их зовут, взрослые ли они или ещё дети. Если она напишет им без имени, вдруг письмо попадёт в руки Евгения Петровича, и тогда вообще может случиться страшное. Нет, нельзя допустить какие-то неприятности в их семье. Ни в коем случае. Тогда что?
Может быть, написать его жене? Обида клокотала в ней, подталкивала к какому-то действию. Хотелось оправдаться, объясниться...
“Уважаемая...” Уважаемая – кто? Она ведь даже не знает , как её зовут, уважаемая супруга, что ли? Нет, так не пойдет. Кажется в одном из писем мелькнуло где-то имя жены. Так, вот оно: Нина. Значит, уважаемая Нина. Без отчества. Сегодня я получила от ваших дочерей письмо. Оно меня удивило и очень обидело. Возможно, вы не знаете о нём. Они просят – она снова как будто ощутила удар по лицу – они просят оставить в покое их отца, вашего мужа. Я бы хотела с вами объясниться. Они пишут, что Евгений Петрович любит вас. Я в этом совершенно не сомневаюсь.

2.

Я тоже люблю своего мужа, более того, я его обожаю и не скрываю этого. Я свое счастье выстрадала, ценю его и поэтому уважаю счастье других людей.
С Евгением Петровичем мы знакомы очень мало, но так случилось, что у нас завязалась переписка. Если вы читали мои письма – Тамара Васильевна закусила губы, – то должны понять, что это лишь дружеская переписка людей, увлеченных одним и тем же. Я не понимаю, как ваши дочери могли усмотреть в них что-то иное, кроме того, что в них есть.”
Господи, зачем всё это! Чего ей оправдываться, за что? С её стороны, по крайней мере, не было ничего такого... Какого? А такого, дорогая моя, что иногда про

скальзывало в его письмах. Она не скрывала от мужа своей переписки, то есть, он знал, что ей кто-то пишет, ей писали многие, но никогда не пытался узнать, что же там такое, в этих конвертах, регулярно вынимаемых им из почтового ящика. Но некоторые письма Евгения Петровича она запрятывала как бы ненароком куда-нибудь подальше, чтобы случайно не попались на глаза мужу. Зачем ему об этом знать. Иногда в этих письмах были строки, как будто пронизанные непонятной энергетикой, впрочем, понятной, конечно же, понятной. Ибо какая женщина не поймёт, не прочитает между строк, что она любима, или по крайней мере, вызывает повышенный интерес у мужчины!
“Дорогая моя Тамара Васильевна, – писал он, – какое счастье – получить от вас письмо. Накануне я чувствовал, что меня ждёт что-то необыкновенное, радостное, что изменит мою жизнь. Я вел себя как расшалившийся мальчишка, я забыл про свой возраст... И вот оно – ваше письмо! Я читал его и перечитывал, некоторые строки много раз повторял в уме, и снова читал его...” “Как хотелось бы вас увидеть, – писал он в другом письме. – Так хочется поговорить, посмотреть в ваши прекрасные глаза, услышать ваш голос. Ваши письма для меня как глоток воды в пустыне. Когда их долго нет, жизнь теряет для меня свою привлекательность. Извините, может быть, вам смешно читать эти строки, мне и самому неловко, в такие годы...” Что в такие годы, он не расшифровывал, но и так было понятно.
Тамара Васильевна после таких писем подолгу не отвечала ему, или отвечала, но письма были скупыми, невыразительными, даже холодными.
Однажды он позвонил ей, что было немыслимо из такой глухомани.
“Почему вы не отвечаете на мои письма, – кричал он на другом конце провода, голос едва был слышен сквозь шум и треск, – я так жду их, пожалуйста, я очень жду. Алло! Алло! Вы меня слышите?” Разговор прервался...

3.

Нет, письмо она всё-таки писать не будет. Не нужно этого делать. Это даже унизительно, как будто она в чем виновата. Переживет как-нибудь. Подумаешь, обидели её. Ударили по одной щеке – подставь другую. Главное, не навредить ему. Неизвестно, как он отреагирует на её письмо, и на то, чем оно вызвано. Нет, нет, никогда. И вообще, пора кончать с этим романом в письмах. У него, судя по всему, всё в порядке. Снова начал заниматься любимым делом, здоров, ну и слава Богу. Но как это сделать, как написать ему, что