Анатолий КОБЕНКОВ
…Я ПОЧТИ СЛОЖИЛ СВОЙ РЕКВИЕМ
***
Занимаясь веселым делом –
расставаясь с тяжелым телом
(будто грифель карандаша
покрошился), на белом – серым
прорисовывается душа.
Воспаряет она, играя,
но при этом ей ни до Рая,
ни до Ада, ни до свечи:
не желая, но повторяя
тело брошенное, по краю
пуповинки кровоточит…
Через сутки ее заполнят
шум из света, гроза из молний
да из грома, а через год,
повстречавши ее — кто вспомнит,
по кому она душу рвет?
***
Припомнится – и снег, и вода
усталому сердцу подмога…
Дорога незнамо куда,
а на небо глянешь – до Бога…
Припомнится – боль и беда
старинному сердцу подмога…
Бредется незнамо куда,
а под ноги глянешь – от Бога…
***
Я друга потерял и встретил друга,
и снова потерял, но в первый раз
подаренная матушкой пичуга
от сердца моего оторвалась.
Жила-жила, о чем-то хлопотала,
не жаловалась, ела да пила,
и вдруг вчера ей оказалось мало
чуть-чуть простора, может быть, тепла…
Я плачу редко, а стреляю метко,
но жизнь свою ни пулей не спасу,
ни всхлипом и, как брошенную клетку,
от улицы до улицы несу…
***
…я почти сложил
свой Реквием – набормотав вступленье
и в два прыжка преодолев Помилуй,
я мучился с Секвенцией –
когда
я слышал глас трубы из тьмы Дня гнева
и видел ангела над пропастью Сиона,
вбегала доченька –
в единое мгновенье
она мою Секвенцию гасила:
июльский дождик тренькал на гитаре,
вечерний свет на дудочке дудел…
В тот самый час, когда я зрел, как прах
пирует на немыслимых просторах
меж гробом и звездой –
жена входила,
внося охапку вздохов:
судия,
невидимый досель, в ее вопросах
являлся мне: — Кто виноват? Что делать?
—Никто и ничего, – я отвечал ей.
И тут же мне включался колокольчик,
что в доченьке звенел: — Давайте в прятки! –
И сообщала: — Я уже голю.
Я прятался, послушен ей – то в кухне,
пытаясь между шкафчиков исчезнуть,
то в комнате, где влагой Лакримозы
уже сочилась рукопись моя.
—Ты где? Куда ты спрятался?
Из тени,
из пыльной тьмы, как Жертвоприношенье
я выносил лицо свое:
глядите,
ядите и помилуйте…
***
…и не устал, и устал ласточек кликать, отчизне —
кукиш в кармане держа, розу под сердцем держать;
и далека, и кратка эта дорога, с которой
надо сойти бы вчера, а обнимаю, как мать;
и тяжело, и легко в легкие — воздух российский,
в брюхо – вселенскую муть долгие годы вбивать…
Тем и утешен, что пью, черные жабры державы
к жадным губам поднося, небо, которого нет…
Ворон – крылом или ветр – дланью, иль кисточкой – дождик,
или цепочкой – снежок лупят меня по мордам, —
вот уж и ты норовишь ткнуть меня в правила жизни,
будто не я для тебя обе щеки приберег…
г. Иркутск