Галина ДАНИЛОВА

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

Маринка, обмакнув перышко ручки в чернильницу, дописала последнее предложение, вздохнула: “Всегда так, как мало уроков зададут, на улице плохая погода — не погуляешь.”
За окном разбушевалась пурга. Северный ветер свирепо бил в окна, завывал в трубах, снежной лавиной обрушивался на прохожих, которые останавливались, теряя ориентир, в ожидании затишья.
... А утром было так тихо. Скрипел под валенками снег, мороз пощипывал за щеки, когда шла в магазин за хлебом. Магазин рядом с домом — только дорогу перейти. Повернув за угол дома, Маринка остановилась, как вкопанная.
Улица была перекрыта серым “забором”. Одетые во все серое: ушанки, телогрейки, стеганные брюки, валенки — шли заключенные. Колонна, растянувшаяся настолько, что ни начала, ни конца не видно, была отгорожена от мира цепочкой охранников в овчинных полушубках с винтовками наготове и вальяжно шествующими откормленными овчарками.
Такие колонны для горожан не были редкостью.
Несколько прохожих стояли на тротуаре, пряча глаза. Одна женщина плакала.
Дома Маринка спросила у мамы, почему плакала женщина, ведь это же преступники.
— Сажают не только преступников, — ответила мама и, предвидя следующий вопрос, сказала: “Мала ещё знать об этом, и чтобы ни с кем такой разговор не заводила”.
По дороге в школу Маринка встретила подружку, окна квартиры которой выходили на проспект Ленина.
— Ты видела утром, как вели заключенных?
Лена кивнула утвердительно, но ответила обратное.
— Нет, не видела.
Маринка поняла, что обсуждение этой темы запрещено не только ей, и объяснение странных обстоятельств не скоро придется узнать.
После уроков уже завьюжило и мороз стал крепчать.

Маринка пошла на кухню. Здесь было тепло, и вкусно пахло. Мама, перемешивая лук на сковороде, добавила ложку томатной пасты, опять все перемешала и вылила нехитрую шипящую заправку в суп.
— Ну, вот, ужин готов.
— А мне пора картошку ставить размачивать, — сказала тетя Зина. Она достала белый эмалированный тазик, положила туда твердый, как камень, круглый брикет сушеного картофеля, который пришелся ровно по донышку, и залила его холодной водой.
— Пусть часок помокнет.
Тетя Зина с ужином не торопилась: её муж, Иван, работал во вторую смену. Увидев Маринку, улыбнулась.
— Вот и наш ребенок пришел.
Маринка была единственным ребенком в коммунальной квартире, но очень скоро — она посмотрела на заметно выросший за последнее время живот тети Зины — эти привилегии ей придется уступить.

Маринка села на колени к маме, обхватив руками за спину.
— Ой, маленькая лялечка, ноги-то уж до пола достают, — подтрунивала над ней соседка.
— Через три месяца уже десять лет будет, — сказала мама.
— Да, быстро времечко летит, а когда мы сюда приехали, она еще и в школу не ходила. Маринка, ты помнишь, как мы в бараке жили?
— Помню. Зимой еще выходили северное сияние смотреть.
— Смотри-ка, правда помнит, — изумилась тетя Зина.
— Ну, в шесть-то лет многое запоминается, тем более такое редкое явление.
... Тогда, четыре года назад, вновь прибывших последним пароходом по оргнабору людей поселили в бараки, в которых — так сказали — жили первые строители заполярного города, однако, сами поселенцы думали иначе, много наслышавшись еще на материке об этих острожных местах.
В одной большой комнате селили несколько семей, которые отделяли свою жилплощадь тут же выданными серыми одеялами, развешивая их как перегородки.
Местные власти, извинившись за временные неудобства, успокаивали, что это на месяц-два, а вышло — до весны. Строительство жилья отставало от потребностей в рабочей силе разрастающегося производства горнометаллургического комбината.
Новый год второй послевоенной пятилетки встретили в бараке.
Однажды зимой поздно вечером раздался стук в дверь, в коридоре были слышны громкие голоса: “Выходите северное сияние смотреть!”
В каморках зашевелились, наспех одевшись, выскочили на улицу.
С неба лился свет, такой яркий, как будто солнце взошло. Северная сторона ночного неба пылала. Потом все потемнело и в следующее мгновение вспыхнули лучистые пучки, похожие на застывшие бенгальские огни, которые потухли без следа. Небо обволокло легким колышущимся пологом, сквозь который мерцали звезды.
Казалось, сияние погасло, но вот ночное небо озарилось лиловым светом, внезапно возникшие над горизонтом длинные лучи устремились к зениту, образовав на вершине небесного купола венец, который вскоре растворился.
Минута, две, три... и на небе появляется дуга, состоящая из двух полос: зеленой и красной. Неизвестно откуда взявшийся поток солнечных лучей размыл двудужье, и с неба повис меланжевого плетения изумрудно-красный занавес. Волной колыхнуло занавес, и нити превратились в бахрому, которая плавно перешла в розово-зеленые облака, блекнущие и тающие.
Потом небо долго освещали два гигантских луча, постепенно преобразившиеся в колеблющийся веер.
Картины постоянно менялись.
Ребятня ликовала. Разыгралось воображение.
— Смотрите... царская корона.
— А вон два меча, какие огромные, богатырские...
— Павлин… хвост распустил.
— Смотрите, смотрите “Серебряное копытце” на крыше!
Закрутили головами.
— Где, где?