Галина ТОЛСТОВА

КЛЕЩЕНКО и СИБИРЬ

За последние годы в ленинградских журналах и в нашей краевой печати печатались публикации о поэте и прозаике А.Д. Клещенко. Это имя обросло легендой, вымыслы иногда доходили до нелепостей. Причина искажений кроется в том, что авторы публикаций не всегда имели достаточных материалов.
Недавно в Красноярский Литературный музей поступила ценная коллекция — материалы об А.Д. Клещенко. Их передала супруга Анатолия Дмитриевича — Ильина Лиана Львовна, прожившая с Клещенко самые трудные годы в его жизни. В коллекции представлены воспоминания Клещенко и Ильиной о периоде жизни в Сибири, переписка этого времени, личные вещи. Хочется надеяться, что у читателей после знакомства с достоверными материалами сложится свое восприятие личности Клещенко А.Д.
Родился Анатолий Дмитриевич Клещенко в д. Поройки Ярославской губернии, рос в Ленинграде, куда позже переехала семья. По воспоминаниям Ильиной Л.Л. “ему никогда не хотелось стать ни летчиком, ни капитаном дальнего плавания, только поэтом”.
В конце 30-х годов А. Клещенко стал членом литературной группы при г. “Смена”, затем литературного объединения при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, которым руководил Гитович А.И. Летом 1940 г. в “Литературном современнике” публикуется первое стихотворение А. Клещенко “Вийон” читает стихи”. Живет он поэзией, встречается с друзьями. На вечеринках друзья “читают стихи Есенина и свои”, ведут разговоры на запретные темы об эмигрировавших Бунине, Ходасевиче, Вертинском и бравируют этим.
В феврале 1941 г. Анатолий Клещенко, Михаил Майсаков, Николай Мартыненко и Виктор Мартынов были арестованы. Клещенко обвинили в “создании контрреволюционной молодежной организации фашистского толка и связи с троцкистско-зиновьевским подпольем”.
“Сосед по камере, инженер-механик с забытой теперь украинской фамилией, посоветовал мне во избежание некоторых неприятностей ни в чем не перечить следователю: он, помнится, этих неприятностей не избежал”. (Из воспоминаний Клещенко А.Д.).
Клещенко подписал все обвинения еще на предварительном следствии: “Я получил пару первых (и последних, правда) тумаков и решил, во избежание повторения таковых подписывать что угодно: в конце концов, думал я, просеивать всю эту чепуху, решать будет не следователь, а суд”.
В воспоминаниях А. Клещенко писал, “Трибуналу я, прежде всего, заявил о том, что большинство подписанных мною показаний является сущей ересью и объяснил причины, побудившие подписать эту ересь.
Мне ответили совершенно серьезно, что кандидатуру мою в руководители террористов считают подходящей, что попытки реабилитировать однодельцев является попыткой сохранить контрреволюционные кадры, и что я продолжаю активно бороться против Советской власти и даже перед лицом Трибунала, злобно клевеща на следственные органы”.
Приговорены А. Клещенко и В. Мартынов к 10 годам, М. Майсаков и Н. Мартыненко к 8 годам ИТЛ. 20 мая 1941 г. Клещенко А.Д. этапирован на Урал, позже переведен в иркутский особый лагерь № 7, 20 февраля 1950 г. освобожден и отправлен в ссылку в Удерейский район (Мотыгинский) Красноярского края.
Местом ссылки для А.Д. Клещенко был определен п. Раздольное. Хотя в поселке были шахты и строился электролизный завод для получения чистой сурьмы, найти работу ссыльным было нелегко. Трудно было выжить в суровых климатических условиях.
В первый год ссылки Клещенко работал в клубе художником, “грамотно” рисовал, но, по словам Ильиной, не лю

бил это ремесло. Умению рисовать он обязан отцу-художнику, который, стремясь научить полезному делу, “усаживал непоседливого мальчишку за мольберт, пытаясь отвлечь от дурной компании во дворе дома”. И это умение не только пригодилось в жизни, но и помогло выжить. Живя на р. Черной в 25 км от п. Раздольное, где сторожил сено и охотился, А. Клещенко зарабатывал на хлеб рисованием “ковров” на сюжеты из русских народных сказок.
Из писем Анатолия Дмитриевича Лиане Львовне становится понятной причина, по которой он от постоянного заработка клубного художника ушел в тайгу. Жил на дальних еланях, искал одиночества, необходимого ему для претворения творческих замыслов. Приходил в Раздольное раз в месяц отмечаться в комендатуре, запасался провизией, покупал соль, муку. В тайге он добывал себе еду охотой. Иметь охотничье ружье ссыльным не запрещалось, в тайге без него трудно было выжить. Клещенко обычно ходил зимой в бушлате, летом в старой гимнастерке, подпоясанной широким офицерским ремнем. Многие принимали его за бывшего фронтовика. Укрепляло людей в этом мнении его умелое обращение с оружием.
Так описывает Анатолия Клещенко Лиана Ильина: “Смеялся Клещенко по-мальчишески открыто и заразительно. В такие моменты всегда настороженно хмурое выражение его лица исчезало, оно становилось привлекательным. Перемена бывала столь быстрой и разительной, что, казалось, сдергивается маска. Этому странному парню нельзя было отказать в известном обаянии, хотя внешность его не вызывала симпатии. Клещенко был чуть выше среднего роста, узкоплеч и по-блатному щеголеват. Беспокойно убегающий, прячущийся взгляд и маленький, скошенный подбородок делали его похожим на дикого зверька. В беседе он тоже не всегда был приятен, становясь без видимых причин то вдруг заносчиво язвительным и злым, то неуемно, насмешливо льстивым. Скоморошество это воспринималось людьми весьма своеобразно. То, что собеседникам Клещенко в его речах не нравилось, они обычно почитали пустым ерничеством, а то, что хоть как-то задевало сокровенные струны души, — расценивалось как откровенность.
Он быстро и легко, если хотел, становился своим везде. С местными охотниками мог увлеченно часами говорить о собаках и ружьях, с рыбаками — о рыболовных снастях, а с теми, кто любил слово, — о книгах. Я удивлялась и завидовала тому, как много он успел прочесть. Нас разделяло всего около трех с половиной лет, но мне тогда имена А. Белого, А. Платонова и Кафки не говорили ничего...” (Из воспоминания Ильиной Л.Л. о Клещенко А.Д.).
Л. Ильиной вверял А. Клещенко сокровенные мысли, ей первой читал свои стихи. По ее воспоминаниям Клещенко сформировался как поэт в лагере, в ссылке тетради со стихами прятал среди кистей и красок, в сторожке на р. Черной — в сене.
В апреле 1953 г. Ильина Л.Л. уехала в Ленинград, Анатолий Дмитриевич остался в Удерейском районе. Письма из Ленинграда связывали его с волей, рождение дочери вселило в душу веру в будущее.
“...Я хотел бы, чтобы и ты как можно дольше сохранила в памяти все наиболее светлое и хорошее, что было в нашей жизни. В этом залог нашего будущего, того будущего, которого мы ждем оба, которое нужно нам обоим как единственно возможная разумная и необходимая основа жизни...
...Я еще раз убедился в том, что основной силой моей жизни была моя очень большая любовь к тебе, доверие к тебе, вера в твою чистоту и цельность...
...Я хочу, чтобы ты, уехав отсюда, увезла с собой уверенность во мне, в себе и в нашем будущем. Я хочу, чтобы та же уверенность была бы во мне самом. В этом залог нашей жизни...
Пусть доверие, ясность отношений, любовь, искренность, правдивость и простота лягут в основу наших отношений друг к другу. Пусть ожидание будущего будет главным стимулом нашей жизни на ближайший период. Пусть память об очень большом светлом прошлом дает нам обоим уверенность в будущем.