Валентину Распутину 60 лет
Редакция журнала “День и Ночь” поздравляет замечательного писателя современной России Валентина Григорьевича Распутина с шестидесятилетием.
Желаем ему здоровья и новых прекрасных книг. И надеемся на встречу в городе нашей общей юности — Красноярске.
Редакция “ДиН”
Виктор АСТАФЬЕВ
С творчеством Валентина Распутина я познакомился давно, кажется, век иль много веков назад.
На историческом уже, Читинском семинаре я работал с другими авторами, и на “посторонних” у меня времени не оставалось. Но в дальние те, сумерками покрытые годы возле молодой литературы обреталось много энтузиастов. Нет-нет, не только от комсомола и всех любящей партии, куда ж без них-то, пропадешь, а сами по себе работники, чаще работницы издательств, журналов — искали, опекали, лелеяли и двигали вперед молодые дарования и делали это не только бескорыстно, порой героически жертвуя собой и местом службы, но и свое здоровье надрывая. Я хочу назвать тех, кто особенно был дружественно расположен к Валентину Григорьевичу и ко всем нам, входившим в литературу иль уже укрепившимся в ней.
Прежде всего это Зоя Николаевна Яхонтова, зав. отделом прозы издательства “Молодая гвардия”; редактор того же издательства Зинаида Трофимовна Коновалова, Агнесса Федоровна Гремицкая, которая не оставляет меня и до сих пор, работает со мной. Думаю, среди тех, кого захочет назвать сам Валентин Григорьевич, вспомнит он в те лета работавшую редактором издательства “Советская Россия” Ольгу Васильевну Трунову. Эта вот редакторша, вечно озабоченная проталкиванием книг молодых талантов, каких-то серий и библиотек для юных дарований, уже издавшая мою книжку (в серии “Короткие повести и рассказы”), — налетела на меня буйной, взъерошенной птицей и завосторгалась, и запела, и заворковала очарованной голубицей: “Какой у нас в семинаре парень! Какой талант! Гений! Гений!.. Ты не читал?”.
Не читал, говорю.
“Да как же так?! Он же тоже сибиряк. В твоем родном городе первую книжку выпустил!..” — и примчала мне рукопись рассказа, который написан был не просто чисто и
уже профессионально, но даже с эффектом. Однако, отправная его суть или, как говорят наши критики, любящие загадочные иностранные слова, квинтэссенция — так ложнопатриотична, в такой привычно-бодряческий тон погружена, от которого и без того уже стонал и кренился рассохшийся корабль советской литературы и вот-вот должен был сделать оверкиль (этому выражению научил меня капитан-писатель Конецкий — ему и ответственность нести). Я, помню, спросил восторженную редакторшу, знает ли она, что такое сверхпатриотизм? Она ответила, что знает и начала приводить примеры из войны и героического труда советских людей. Я сказал ей, что все это чушь собачья, что сверхпатриотизм — это когда в притворе дверей зажмут мужику яйца, а он поет интернационал. “Вот и рассказ твоего гения примерно того же рода”.
Редакторша, помнится, сказала в гневе, что я хам и ничего в литературе не понимаю.
Будто я сейчас в ней что-то понимаю! Вот Валентин Григорьевич, наверное, понимает. Он тот хваленый—перехваленый рассказ ни разу ни в одно издание после героического семинара не включал и ни письменно, ни словесно о нем никогда не упоминает, во всяком случае я ни разу не слышал об этом.
И... долго после Читы ничего распутинского я не читал.
Автор уже был “на слуху”, его хвалили и совсем еще нигде, нигде не ругали. А мне все тот рассказец мешал, все мое недоверие к автору не иссякало. Вплоть до рассказов, ныне широко известных и повести “Последний срок”. Прочитав их, я вернулся назад и прочел в “Сибирских огнях” повесть “Деньги для Марии”. Но она, шумно хвалимая, на меня особого впечатления не произвела — этакая простецкая, средняя проза провинциального уровня. Ну, это скорее всего от того, что я уже знал повесть “Последний срок”, уже зрело, по-распутински мудро и крепко написанную. И затем я радовался каждому его рассказу, каждой новой вещи, ждал их.