<<

образом попала книжка Менделя, взял. В формуляре до него числился всего один читатель, а именно – А.И. Янушевич. О! – подумал Лев. Странице на восемнадцатой сделалось ему скучно. Э-э, — подумал Лев. Но тут же обнаружил, что последующие страницы не разрезаны. Ага, — согласился Лев.
Постояла я еще над речкой, и пошла к дому. У крыльца покурила, поводя взором то туда к холмам, — точно, сосновая шкура.., то в равнину, прислушалась, — вдалеке захлопали выстрелы: дуплет, еще дуплет, однако, смазали… то в равнину, — сизые туманы колков, по огородам, — безголовые подсолнухи, плетни, дом оглядела, — изба развалюшная уже, сенки, над крыльцом навес, — все по сибирским деревенским стандартам, случайно взгляд засек удилище на крыше навеса, да, вот точно так, возвращаясь с рыбалки в разновозрастные времена, останавливаешься перед входом и закладываешь удочки на крышу, и каждый знает, с какого края – чья, — забавная деталь, но это удивительно, как вещи хранят жест.
Если пристально их рассмотреть, можно целую жизнь вспомнить и многое угадать.
Вот под навесом поленница, и я могу видеть, как бревна пилили, давали ребятишкам попилить, а рядом большой такой мужик разваливал поленья колуном, потом топориком тюк-тюк, кололи помельче, может, даже, и баба в телогрейке и юбке цветной, — они сноровистые… Ну и, конечно, вижу, что дрова осиновые…
И потом вдруг смотрю на поленницу как на единое, — она такая всегда! И навес этот, и обязательно криво прибитый к столбу умывальник, и плетень всегда один и тот же, и весь дом, — в него только раз зайдешь, и кажется, что он всегда: печка с той же выщербиной у створки, колченогий стол между двух окон, зеркало над ним…
Изба – одна и та же, вот эта, она заключила в себе вековые традиции людского бытия.
И где бы ты ни скитался, ты подойдешь к ней и сразу узнаешь дом, узнаешь детство свое, даже если не жил никогда в деревне, вспомнишь старость своих стариков, которых знал давно до себя…
В городах мы теряем это чувство.
Только один дом еще давал мне такую сохранность – Батин во Фрунзе, ничем не примечательный будто, квартира в обычном трехэтажном доме, и бывала я в нем нечасто, и любила меньше своего, но заходишь, — и ты в нем словно всегда… Но это особенное волшебство только Батиных взаимоотношений с вещами.
А в этом деревенском доме есть еще один секрет.
Вечером, — зимой рано темнеет, — мы сидим за столом, пьем чай, или водку тоже, песни поем, или “так сидим”, беседуем, кто-то, может, патроны заряжает, или чинит штаны, читает, в огонь глядит…
И вот, из натопленной избы, из жилья, выходишь на улицу.
Господи! Тишина какая. Темень. Запах пустоты. Деревья, плетни, сараи, — их и видишь, и нет их совсем… ты – один.
Нетронутая земля пуста, чиста.
Поднимешь голову – холодная чернота.
И вдруг замечаешь, — выпали в небе кристаллы звезд.

г. Новосибирск

 

 

 

ДиН ревю

 

Виктор Астафьев,
Веселый солдат,
Москва, Библиотека международного Литфонда, издательство “Слово\Slovo”, 2000 г., тираж 1000 экз.

Юрий Самсонов,
Сидящий у колодца, сказки и повести,
Иркутск, 2000 г. тираж 1000 экз. Книга, собранная друзьями безвременно ушедшего писателя.

Галина Летягина,
Белая пристань, книга стихов,
Москва, изд. Норма-ИнфоПринт”. Галина Летягина живет в Норильске.

Альманах “Е+Ц”, стихи и прозы красноярских авторов. Изд-во “Кларетианум”, 2000 г. Тираж 200 экз.

Александр Карпачев,
Продленное время, повесть,
роман, 2000 г. Тираж 350 экз. Повесть из этой книги “Борхес и я” была опубликована в “ДиН”, №5-6 за 2000г.

Андрей Богданов,
Открыл глаза, стихи.
Иркутск, издательство “Барка поэтов”, 2000 г. Тираж 350 экз.

Любовь Никонова,
Мозаика пути,
Кемерово, “Сибирский писатель”, 2000 г. Тираж 300 экз.

Николай Година,
Ручная работа,
Екатеринбург, 2000 г. Тираж 3000 экз.

Анатолий Пчелкин,
“Непогодь”,
стихи перестроечных лет, Магадан, 2000 г. Тираж 1500 экз.

Иван Клиновой,
Шапито,
стихи, (серия Красноярского литературного лицея “Первая книга”), изд. “Гротеск”, Красноярск, 2000 г. Тираж 200 экз.

Виталий Диксон,
Ковчег обреченных,
роман-пасьянс в четырех мастях, Иркутск, Вост-Сиб. издательство, 1999 г. Тираж 1000 эккз.

Петр Вегин,
Опрокинутый Олимп,
роман-воспоминание, Красноярское книжное издательство, 2000 г. Тираж 1000 экз.
Мемуары одного из талантливых поэтов-“шестидесятников”. Испытал сильнейшее влияние Андрея Вознесенского. Ныне живет в США.

 

 

 >>

оглавление

 

"ДЕНЬ и НОЧЬ" Литературный журнал для семейного чтения (c) N 5-6 2000г.