Александр АЛЕКСЕЕВ-ГАЙ

КРАСНОЯРСК, 1921 ГОД

Я помню этот город с подросткового возраста, когда отец мой, ответственный работник г. Иркутска, был переведен оттуда в Красноярск, чему предшествовали следующие обстоятельства.
В феврале 1921 г. отец, старый большевик еще с времен “Союза борьбы за освобождение рабочего класса”, был избран председателем Контрольной Комиссии при Иркутском Губпарткоме РКП( б), куда вошли еще Карл Карлович Свобода (наверно из бывших военнопленных чехов) и Николай Маркович Юдин. Вскоре в Комиссия поступили материалы, свидетельствующие о получении некоторыми ответственными советскими и партийными деятелями продовольствия в количестве, резко превышающем установленную норму. В проколе Комиссии от 21 марта 1921 г. сказано: “п.1. Признать... б.предгубчека Марцинковского, предисполкома Шнейдера, замгубпродкомиссара Чудинову и предкварттройки Дукора, получивших указанные продукты, нарушившими коммунистическую этику и подрывающими такими поступками доверие к советской власти и партии”. Далее таковыми же признавались губпродкомиссар Грингоф, отпустивший указанные продукты, и приказавший ему сделать это член Губревкома Касаткин. Еще более строго подошла Комиссия к тому же Грингофу и замгубпредраспреда Федорову за провоз ими в Иркутск и из Иркутска большого количества продовольственных и других грузов, чему посодействовали предгубчека Марцинковский и губпрод-комиссар Каганович. Комиссия постановила: “Просить Губпартком о привлечении замешанных в этом деле лиц к строжайшей судебной и партийной ответственнести” (Протокол от 5 апреля 1921 г.).
Весною по поручений Губпарткома отец выступал на крестьянско-красноармейской беспартийной конференщии с докладом о задачах партии и советской власти, причем касаясь текущих событий упомянул, что советская власть сурово карает за злоупотребления, совершенные хотя бы и коммунистами, и привел ряд примеров, когда виновные в самоуправстве по продразверстке были приговорены к высшей мере наказания, о чем было опубликовано в газете “Советская Сибирь”. Эту часть доклада в Губпарткоме сочли порочащей партию, и отцу, как бы за это, был вынесен выговор. Но очевидно, что подлинной подоплекой выговора было решение Контрольной Комиссии под его председательством о привлечение к ответственности виновых в самоснабжении “отцов города”.
В тот же период, отцу, при командировке в Черемхово, было поручено как представителю Губпарткома участвовать в суде над несколькими крестьянами, арестованными за попытку выступления претив местных властей. Допрашиваемый отцом как защитником один из обвиняемых показал, что к ним в село приезжал человек, вооруженный наганом и с видневшимися под тулупом золотыми погонами, т.е. по виду офицер, и подбивал их к выступлению. Сидевший рядом за судейским столом представитель Ч.К, подал отцу записку: “Тов. Алексеев, это был наш человек”. Иными словами, Ч.К., чтобы разведать настроение крестьян, подослала к ним провокатора. В результате этого открытия, главных обвиняемых приговорили только к пяти

годам заключения, а прочие получили меньшие сроки, и частью были оправданы.
Видимо недовольные позицией отца в принципиальных вопросах, иркутские деятели постарались от него избавиться, и он был переведен на ту же должность зам. зав. Губздравом в Красноярск.

Стоял июль. В Красноярск из Иркутска была командирована группа врачей с неким Заславским, нашим знакомым, и мама решила послать с ними меня к отцу. Врачам дали места в специальном вагоне служебного типа, трехосном, но купированном и с открытыми площадками. Вечером мама с младшим братом Володей и домработницей Пеей проводили меня к стоявшему на запасном пути вагону, где врачи устроили меня к моему удовольствию на второй полке своего купе. Напутствовав меня кратко, мама с остальными тихо удалилась в ночи. Я смотрел вослед с площадки и меня стала грызть совесть за грубость к матери, нетерпеливость, частое нежелание помочь в жизненно необходимых делах, как сходить за пайком, и подобное. Неожиданно во мраке уже наступившей ночи, показалась в своей широкополой шляпе слегка набекрень, и плюшевой, тогдашнего времени черной жакетке, мама. Видимо он не могла расстаться со мной так, сразу. И по сей день я не могу избежать упреков нечистой совести, вспоминая эту первую разлуку с матерью и ее, в той же широкополой шляпе.
Мне по прежнему нравилось ездить, особенно по железной дороге и созерцать местность, а тут еще и вагон был прицеплен в начале состава, непосредственно к паровозу. Проводника на передней площадке не было, так что никто не препятствовал мне там находиться, и даже перебираться на тендер, усаживаться там на какой-то выступ и с такого открытого места обозревать пейзаж. Интересно было наблюдать оттуда также и за сцепкой между вагоном и тендером, когда сцепка на подъемах натягивается, а на спусках провисает, и при этом сжимаются буфера. Когда проезжали Черемхово, то в одном из парней около линии я узнал бывшего одноклассника по гимназии Селезнева, но не успел окликнуть. Зато уследил хранимую в сердце, проезжаемую днем станцию Кимильтей, где мы прожили три года, когда родители были на медицинской службе.
Красноярск, расположенный тогда только по левому берегу Енисея имел благоустроенный центр, где на большой площади громоздился белокаменный Рождественский собор в несколько куполов и широким конусом располагался цирк. Город был электрофицирован, но со станцией еще на постоянном токе. Водопровод имелся не во всех домах, даже на главной улице, — и там стояла водокачка с водоразборными колонками. За ограждающей город с другой стороны Качей — притоком Енисея — тянулась Лысая гора, тогда еще не застроенная с одиноко маячившей островерхой башней, называемой Караульной — бывшим когда-то в старину казачьим постам. По правую сторону Енисея шли высокие, поросшие тайгой горы с торчащей на юго-востоке, точно гигантский кукиш, отдельной скалой — Токмаком. К Енисею спускались улички с деревянными одноэтажными домиками. Через Енисей выше города шел полукилометровый, в шесть пролетов железнодорожный мост. Шоссейного моста из города тогда еще не было, для переправы, как на многих сибирских реках, служил плашкоут. Правое побережье против города

Скачать полный текст в формате RTF