Игорь ТАСКИН

КЛАДБИЩЕ В БУХТЕ ВАРНЕКА

Стоял на редкость теплый солнечный день. На небе ни облачка — полный штиль. И только неугомонные чайки, снуя над зеркальной поверхностью, своими криками нарушали тишину. Суда экспедиции, надежно уцепившись якорями за грунт, замерли на рейде в ленивом ожидании дальнейших событий.
Архипелаг Новая Земля и остров Вайгач служили как бы естественной границей Западного и Восточного секторов Арктики. Здесь, в проливе Югорский Шар, по рекомендации командования Северного флота на многие годы нашли постоянное укрытие следующие на сибирские реки караваны судов.
Ледовая разведка не приносила ничего хорошего. Обстановка в Карском морс сложная, путь на восток закрыт льдами. Надо ждать. Как говорится, береженного и бог бережет. На рейде тишина. Однако на судах идет обычная жизнь: где-то отрабатываются приемы борьбы за живучесть, колокола громкого боя извещают о проведении тревог, не забыты и шлюпочные учения. Путь впереди сложный и опасный, надо быть готовым ко всему.
Тем временем море жило своей обычной жизнью. Вода в бухте удивительно чиста и прозрачна, даже на глубине до тридцати футов отчетливо виден лежащий на грунте якорь, его цепь, плотно увитая морскими водорослями. Неторопливо, с уверенным достоинством проплывают мимо рыбы покрупнее, тут же мечутся в беспорядке стайки мелкоты.
Если на материке день сменяет ночь, то в Заполярье он длится беспрерывно. Блестящий огненный шар щедро поливает своим светом дикий, необжитый берег, водную гладь пролива. И только в полночь ненадолго опускается за горизонт. Пользуясь хорошей погодой, кто-то загорает, подставляя солнечным лучам истосковавшуюся по теплу спину, находились и смельчаки, которые, ныряя в манящую глубину зеленоватой ледяной воды, выскакивали оттуда как ошпаренные, энергично карабкаясь по шторм-трапу на желанный спасительный борт.
В команде большинство — молодежь, она, как и везде, неугомонна, ей и тут больше всех надо. Заводилой во всех делах был второй механик Аксенов. Невысокий, общительный и подвижный Геннадий Иванович, или просто Генка, и тут был главным. На берег собрались быстро. Капитан Алексей Григорьевич Кугаенко среднего роста, плотный, с лицом типичного южанина, по всему видно, человек бывалый. Как и большинство питерских, а их была добрая половина команды, он обладал неистощимым флотским юмором с явно одесским уклоном. Даже теплоход наш звал полушутливо-полусерьезно -”Ваня Сусанин”.
Капитан дал “добро” и тут же добавил:
— Смотрите, не заблудитесь, — и уже серьезно кивнул в мою сторону, -старпом назначается старшим.
Даже в этом соблюдались флотский порядок и традиция. В шлюпку спрыгнули еще два Виктора — Зимняков и Томилов, матрос Коля Шерстнев. — Коля Шерсть и Витя Волос, — подшучивал капитан.
Налегли на весла. Вот и берег, ступили ногой на твердь земную. Берег как берег, но, поднявшись на крутой склон, ахнули. Насколько видел глаз, тундра была

покрыта белыми цветами. Да это же ромашка, обыкновенная северная ромашка. Собирая цветы набрели на заброшенное кладбище. То там, то здесь торчали покрытые травой бесформенные холмики, над которыми высились замшелые деревянные кресты или пирамидки со звездочками наверху. Могил было немного. Отличались от всех памятники полярным летчикам — это неизменный пропеллер, часть мотора или фюзеляжа. А вот и спасательный круг: бронзовая табличка с четкой надписью: погиб при разминировании пролива Югорский Шар. Круг подкрашен, могила ухожена, табличка надраена.
— Флотские постарались, — сказал Коля. махнув рукой в сторону внешнего рейда.
— Шестой годок после войны пошел, — добавил он задумчиво. Там, вдали, маячили стройные серые корпуса тральщиков, мигали фонари ратьера — это неустанно трудились сигнальщики, переговариваясь световой “морзянкой”. Идет, идет служба.
И только теперь обратили внимание на массивный бетонный памятник. увенчанный металлической звездочкой, с большой сквозной нишей в прямоугольной цокольной части. Кто и когда здесь похоронен — узнать не удалось. неумело нанесенные надписи почти стерлись. Постояли в скорбном молчании. Высказывались всякие предположения, догадки. Коля Шерстнев явно что-то знал, но отмалчивался. Невольно вспомнилось, как он отшутился, когда спросили, почему не попал в загранплавание.
— А надоело шляться по Невскому с пустым карманом...
Но мы-то знали что ему закрыли “светофор”, то есть лишили визы. Время близилось к обеду, причалили к борту. Взволнованные, полные впечатлении. собрались в кают-компании. На наши вопросы капитан отшучивался, что-то не договаривал.
— Арктика есть Арктика, она умеет хранить свои тайны. Придет время -узнаете.
Заканчивалась длительная стоянка, один за другим суда экспедиции вытягивались на внешний рейд, выстраивались в походный ордер. Впереди флагман “Хабаровск”. Окончив боевое траление, вдали поджидали тральщики. На мостике вдвоем с капитаном. — Видишь, Игорек, в скале шахты?
И впрямь в бинокль видны были две или три штольни, уходящие в глубь прибрежной скалы.
— Здесь был спецлагерь НКВД, а в штольнях работали зэки, — и задумавшись, глядя куда-то вдаль, капитан стал рассказывать:
— Ходят всякие слухи и легенды. А было это во время войны. Рудники работали, добывая ценные полиметаллические руды, очень нужные для военной промышленности. Тяжкий каторжный труд, цинга, голод и холод — все было. И вот однажды произошло восстание. Мятежные зэки перебили охрану, по льду хотели подобраться к ледоколу, стоящему в проливе, и на нем удрать, может, даже и за границу. Ледоколы тогда почти все были в ранге вспомогательных крейсеров, военная команда заметила вооруженных людей, ползущих по льду. Прозвучал сигнал тревоги, и ледокол полным ходом ушел в море. Захватить им удалось лишь небольшое рыболовное судно, на котором и вышли в морс. Однако командованию стали известны координаты, суденышко перехватили военные корабли и потопили.