Виктория ЧУМАК

ПЕРВОЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ

Едва забрезжил свет в затянутом пеленой дождя оконце, мать растолкала сладко спавшего на печи Федьку.
– Вставай, сынку, пора... Отец уж запрягать пошел.
Сон не желал выпускал мальчишку из своих причудливых видений, Федьке не хотелось покидать уютное сухое тепло. Но прикосновение материной руки напомнило, что сегодня день не простой – особенный, долгожданный, и Федька сразу вскочил, едва сдерживая радостное волнение, привычно соскользнул в растоптанные холодные кирзаки.
Сегодня и вправду был необычный день. Отец сдержал давнее обещание и, наконец, берет сына с собой в райцентр. Впервые в своей десятилетней жизни Федька уезжает.
– Да тише ты, тише, оглашенный... Всех перебудишь! – урезонила мать его нетерпение.
Она уже вовсю хлопотала по хозяйству. Ловко орудуя ухватом, отправляла один за другим чугуны в печь. Потом принялась процеживать парное, только что надоенное молоко. Зорька – корова справная, молоко у нее густое, жирное, только вот беда – дает его не больше двух литров в день. Но этот ее недостаток с лихвой возмещается добрым нравом и удивительной покладистостью. Федьке вдруг вспомнилось, как прошлым летом они с младшим братишкой сосали Зорьку.
Корова, вернувшись с поля, истекала молоком, от нетерпения жалобно мычала, звала хозяйку. Однако напрасно, матери дома не было – задержалась на работе, и Федька решился. Он смело подлез под полный, теплый, пахнущий молоком живот коровы, слегка тронул один из сосков. Зорька спокойно стояла на месте, немного удивленно косила большим карим глазом и терпеливо ожидала, что будет дальше. Сосок был розовый и упругий, Федька обтер его подолом рубашки и прильнул к нему ртом. Тут же ощутил сладковатый вкус свежайшего молока. Зорька довольно вздохнула, слегка переступила передними ногами и продолжала стоять спокойно, словно боялась спугнуть своего неожиданного молочного сына. Примеру Федьки последовал пятилетний Васька.
– Садись, поешь, – сказала мать, указывая на стол, где был накрыт завтрак: ломоть горячего черного, как сапожное голенище, хлеба из прелой ржи пополам с картошкой и кружка парного зорькиного молока.
Хлеба не хотелось. Но Федька знал, что без завтрака мать из дома не выпустит, поэтому послушно сел за стол и стал через силу запихивать в рот горьковатые, липкие куски неприятно пахнущей горбушки. Проглотив, наконец, последний кусок, принялся за молоко. Пил помаленьку, крохотными глоточками, растягивая удовольствие. Не каждый день выпадало насладиться этим коровьим даром, обычно мать разливала чуть забеленный молоком чай, точнее, просто кипяток – горячий, но абсолютно безвкусный.
В сенцах послышались шаги. Скрипнув дверью, в избу вошел отец. Он был в галифе, в блестящих, начищенных дегтем, недавно сшитых хромовых сапогах. Гимнастерка по-военному заправлена под широкий

ремень и застегнута на все пуговицы. За голяшку правого сапога заткнут плетеный восьмиколенный бич – мечта Федьки. Весь отец был каким-то удивительно аккуратным и ладным, с быстрой походкой, без хромоты, хотя на обеих ногах не было больших пальцев. Широкоскулое чисто выбритое лицо, даже когда отец был строг и серьезен, искрилось весельем сине-серых глаз. Лучистая, открытая улыбка почти никогда не покидала его, делая отца моложе.
– Дождь, вроде, перестал,– заметил отец и повесил на гвоздь, вбитый у дверей, кожаную фуражку, – однако ненадолго... Скоро опять польет, небо сплошь заволокло...
И сразу поторопил Федьку:
– Давай, давай... Мне ждать некогда... по делам едем, не на прогулку.
Обращаясь к матери, спросил:
– Ну, собрала чего?
– Собрала, – отозвалась та. – На вот, – и она протянула мужу небольшой узелок с едой.
Там была обычная дорожная снедь – несколько посиневших картофелин, луковица, хлеб и шматок желтоватого, похожего на мыло, прошлогоднего сала.
– Петь, ты уж смотри там... – со слезой в голосе попросила мать отца и тоскливо взглянула на Федьку.
– Ну, будет, будет, – поморщился Петр. – Не маленький уже... Я в его годы... – он не договорил, а только махнул рукой.
– Ну, сынок, от отца – ни на шаг! – стала наказывать мать, строго глядя в глаза сына. – И не лезь, куда не след...
Федьке, уже в который раз выслушивавшему эти проповеди, все надоело, и он заторопился.
– Да знаю я, мам... Папа, я уже готов.
Он набросил на плечи суконную, специально сшитую матерью для этой поездки курточку, натянул картуз.
Все трое вышли за ворота. Отец вывел запряженную в телегу Щуку, серую в “яблоках” кобылу с длинной волнистой гривой и тонкой мордой, в которой действительно угадывалось что-то щучье.
Мать обхватила Федьку за шею и прижала его к себе, словно хотела удержать. Материнское тепло ударило мягкой волной. От матери пахло молоком, свежим пшеничным хлебом, который Федька ел лишь однажды, на Пасху, но тот душистый сладковатый вкус запомнил навсегда, и чем-то еще неуловимо знакомым и родным, отчего сразу заныло, заскребло в груди, а на глазах вдруг навернулись слезы. Но Федька сдержал себя, только поглубже спрятал лицо в складки материного фартука.

Скачать полный текст в формате RTF