Туловище скукоживается, руки удлиняются, суставы гнуться в разные стороны, на руках (то есть уже на лапах) появляются перепонки, уши увеличиваются до невероятных размеров, становятся видны красные ниточки сосудов под почти прозрачной розоватой кожей... И вот перед вами я – только уже не человек, а ушан обыкновенный.
Вылетаю через окно. Ночной ветер мешает расправить крылья, но я все-таки справляюсь с этой трудностью и двигаюсь в сторону Коммунального моста. Внизу едут редкие машины, бродят влюбленные. Я лечу невысоко, на уровне второго этажа, и в глаза противно светят неоновые рекламы, вывески магазинов, ресторанов, баров. Да еще гирлянда эта, висящая между фонарями на протяжении всей улицы Мира, ослепляет. Как бы мне не хотелось скрыться от этого светопреставления – я не могу. Подняться выше – просто не в моих силах, я все-таки мышь, а не птица, опуститься ниже вывесок – опасно.
Долетев до Предмостной площади и выбившись из сил, я решила подкрепиться. Хорошо, что я отношусь к семейству ложных вампиров, ем нормальную вегетарианскую пищу, а не пью кровь людей и не поедаю насекомых. Правда, когда была совсем маленькой, я кусалась, причем, больно. Родители было думали, что я кровопийца, но оказалось – просто зубы резались.
Я зацепилась лапками за ветку одной из яблонь, в изобилии растущих вокруг главного городского фонтана. Принялась длинным тонким языком вылизывать пыльцу и нектар. Вкусно. Утолив голод, я оторвалась от дерева и полетела в так называемую пещеру – дыру в стене Оперного театра, где я обычно мирно засыпаю до утра, чтобы с восходом солнца снова обратиться в человека, а через месяц, на следующее полнолуние, опять ждать у открытого окна...

Александра ПАНОВА,
Красноярский литературный лицей

* * *
Я закрываю за собой тяжелую дверь. Вот я и дома. В автобусе было очень душно, хотя уже стемнело. Залажу на подоконник с ногами и открываю окно. В лицо ударяет свежий ветер. Смотрю на город. Красиво... Так красиво, что хочется плакать. А разве так бывает? Наверное, я переутомилась. Опускаю одну ногу, чтобы спуститься на пол, но тут же ставлю обратно – не хочу. И снова смотрю на город. Глубоко вздыхаю, и чувствую, что за спиной появляются крылья. Странно ощущение, будто они всегда были у меня. Делаю маленький шаг, и земля начинает стремительно приближаться. Но я не падаю, ведь у меня есть крылья! Какая-то ветка больно царапает щеку, и я поднимаюсь выше. Глаз не отрываю: страшно. Но от этого ощущение полета лишь острее. Ветер заплетается в волосы. Если я протяну руку, то смогу дотронуться до травы, растущей у самой земли, или до луны. Я не вижу ее, но чувствую. А захочу – сыграю на струнах холодного света звезд. Но ветер куда-то исчезает, все исчезает. Вот теперь я падаю. Я открываю глаза и встаю с кровати. Это был только сон. Я закрываю окно и скорябываю со щеки кровавую корочку. Только сон?

Даниил БАЙКОВ,
Красноярский литературный лицей

РОДИНА

– Родина. Ну, вот как вам, ребята, объяснить, что это такое? Все равно ведь не поймете. А может, и поймете, да не так.
– И все-таки, дядя Федя. Скажите.
– Что ж, отчего не сказать. Не знаю, поймете ли вы, молодые... Другие сейчас времена... Вот раньше слова “Родина” и “Партия” значили одно и то же. Еще раньше слово “Родина” означало землю. А для меня родина не земля... и даже не люди... а как бы все вместе. И ничто из этого. Вот солнце встает над рекой – это родина. Сын помогает матери воду донести от колодца – это родина. Моя честная. Простая работа – это родина.
– А если она вас обидит, эта Родина?
– Родина, сынок, обидеть не может. Обидеть может страна. Обидеть могут люди. А родина, сынок, она и не существует вовсе, можно сказать. Потому, что родина – она у каждого своя, особенная. Она не изгонит тебя никуда, не накажет, и никак не наградит. Она – это ты, твоя душа, и что-то неизмеримо большее. Потому, что это – Родина.

Уля ИСАЧЕНКО,
Красноярский литературный лицей

* * *
Аэниэ... Аэниэвьель. Ты поверила в то, что мы встречались в другой жизни, в другом мире, что там мы любили друг друга. Я-то знаю, что все то, что говорю – бред, глюк, призрак, вызванный избытком воображения. И все же... Все же нужно, чтоб ты в это верила. Даже если это ложь. Что бы ты сказала, если бы я открыл тебе глаза? Ты бы поверила? Нет. Ты слишком погружена в свою сказку, в свои мечтания, в нереальный мир. Впрочем, это не важно.
Месяц назад ты была одинока... Я же дал тебе стаю, романтику. Какая разница, что все это подарено тебе путем обмана? Какая разница, что я слышал тысячи историй, как две капли воды похожих на твою? Какая разница, что таких, как ты, миллионы? У тебя нет своего имени. А у меня есть. Антон. Ты знала? Нет. Ты ведь эльфа. Зачем тебе мое настоящее имя? Тебе хочется знать только то, что связано с эльфами. Ну, да ладно. Это терпимо. Главное: завязать тебя на себе. И снова на поиски новой дурочки... Смешно, наверное. А ведь я когда-то был таким же идиотом. Тоже верил в эту ложь... Спасибо Азраэли. Нашла меня, обогрела, приручила, и взялась за другую. О, как я тогда ревновал! Ведь я был наивен и считал, что любовь все-таки есть. Не стерпел. Ушел. Плохо жить без стаи, а к Азраэли возвращаться не охота. Вспомнил, как меня приручали, и пошел в мир. Одну, другую, третьего... Здравствуй, стая нового монстра.
И ты... Ты тут. Пьешь вино, поешь песни. И у меня нет к тебе ни любви, ни каких других чувств. Интересно, поймешь ли ты когда-нибудь, что весь этот эльфизм, глюколовство – всего лишь прихоть, фарс, игра, неправда? Может быть... Но лучше не понимать. Лучше верить в наше неземное происхождение, чем знать, что этого нет, не было и не будет. Такое знание делает