Юлия ЛАВРЯШИНА

ГЛУХОТА

Рассказ

Солнце перед Рождеством уходило неспокойно, тревожа забытыми за зиму красками. Расплавленное золото горизонта было прорежено узкой синевой туч, над которыми небо угрюмо наливалось лиловым. Над домом оно возвращало себе зимнюю бледность, и на ней взгляд не останавливался. Вик поднял глаза лишь потому, что ждал на Рождество снега и боялся обмануться. Снег должен был выпасть непременно, иначе загаданная радость лишалась полета, а он слишком долго готовился...
Все совпало точно в сказке: вчера он купил наконец диск с Пятой симфонией Шуберта, а сегодня те самые колонки, лучше которых уже и представить себе ничего не мог. Именно та музыка и необходимая аккустика — большего от Рождества Вик и не ждал. Чтобы создать соответствующий антураж, он заранее припас хороший коньяк и свечи, и маленькая елочка еще поблескивала в углу. Если бы все сорвалось, может быть, он решился бы и наконец пошел в церковь, хотя и не любил выставлять напоказ ту ребяческую нежность, что жила в нем. Потому и не бывал в концертном зале, после того, как мать перестала выступать там. Ему хотелось остаться с музыкой наедине, потому Вик и рыскал по всему городу в поисках нужной аппаратуры. Ее любимая симфония должна была звучать божественно...
...Она первой стала звать его коротко — Вик. Не столько потому, что когда-то нарекла сына Виктором, сколько из-за того, что школьное прозвище его, начинавшееся с тех же букв, коробило ее своей меткостью — “викинг”. Он всегда был устрашающе крупным мальчиком, от лица которого все торопливо отводили взгляд. С ясельной группы он выделялся среди сверстников точно гадкий утенок. Его огромные руки приводили мать в отчаяние — она не могла подобрать инструмента ему под стать. В лице Вика в семье потомственных музыкантов зрел конец династии. И все же мать защищала его, как могла, пытаясь бороться даже с прозвищем. Вик понял это, когда остался один...
— Помоги, — попросил он таксиста, вытаскивая высокие колонки. — Ты — одну, я — другую. Только до лифта...
— Опять коробки какие-то припер, — услышал он за спиной голос соседки. — И где только деньги берет?
— Ворую, — бросил Вик на ходу. — Где ж еще?
— Да уж конечно, в двадцать-то лет столько не накопишь! Хотя с другой стороны, — задум

чиво обратилась она к себе, — что ему остается? Отец помер, мать укатила, кто о нем позаботится?
Вику захотелось вернуться, заткнуть ей рот, но поворачиваться с коробкой в узком подъезде было неудобно, и он унес обиду в себе, утешаясь тем, что не стоит спорить с выжившей из ума старухой.
В теплой безмолвности квартиры Вик немного отмяк. Уже давно затерялись в колоде времени те дни, — сразу после отъезда матери, — когда ему было страшно зайти домой, чтобы в который раз убедиться: она не вернулась. Незаметно для себя, он, как к вину, пристрастился к одиночеству. Оно делилось с ним глубокими мыслями и тихими радостями сумерек.
Но сейчас Вик был занят делом. Прежде всего нужно было вычислить именно то место для каждой колонки, где она действительно зазвучит. Распаковав, он выставил коробки в подъезд и, выглянув через пару минут, убедился, что кто-то уже прибрал их к рукам. Вик только хмыкнул и вернулся в комнату.
Расстелив на полу газетный лист, Вик начертил план комнаты и целый час искал нужные точки. Все это время его не покидало ощущение, что кто-то наблюдает за ним, но было некогда разобраться с этим. Только установив наконец колонки и поставив для проверки диск Элтона Джона, Вик заметил фотографию, перечеркнутую проведенной им линией. Он поднял газету и прочитал заголовок: “Ваш сын попал в засаду под Грозным и погиб...” Внезапно перехватило горло: мальчик смотрел на него понимающим, спокойным взглядом. Ваш сын погиб...
“Если б я погиб, куда послали бы похоронку? В Израиль?” — он осторожно свернул газету портретом внутрь и положил на окно. Что ж, ничего не поделаешь... Ему остается слушать ее симфонию и думать о ней...
— Ты уже большой мальчик, — виновато твердила она, одной рукой пытаясь застегнуть чемодан, а другой вытирая мокрые щеки. — У тебя остаются работа, квартира, друзья, образование...
— Правда, не то образование. Ты-то его ведь никогда и за образование не считала! Училище — это ведь не консерватория. Но, между прочим, для регулировщика радиоаппаратуры тоже необходим идеальный слух, — с вызовом сказал Вик, наблюдая за ее неловкими движениями. Впервые мать была неловка, и это странным образом утешало его.
Но она не услышала этих слов.
— Ты пойми, я же никогда не выезжала из России. Пока ты был маленьким, я даже не ездила на гастроли. Послушай, может быть, я скоро вернусь! ну почему ты не хочешь ехать со мной?
— Я не еврей.
— Я тоже не еврейка! При чем тут это? Мы ведь уже все обговаривали. Я еду, как жена Кос

Скачать полный текст в формате RTF