напряжения лицу изредка пробегали судороги, но он двигался, двигался! Когда до леса осталось несколько шагов, заряжающий перекатился на спину и расхохотался. Смех его, столь нелепый и непонятный вскоре перешел в рыдания; он сжимал здоровой рукой землю с такой силой, словно она была виновата в их страданиях.

В белые стены назойливо и бестолково тыкалась муха. Алексей с раздражением наблюдал за ее хаотичными и беспомощными движениями. Вот и он уже четвертый месяц находится в госпитале, а о выписке даже не идет речь – тяжелое ранение в голову надолго вывело его из строя.
– Ковальчук, к вам гости, – в палату заглянула медсестра.
– Кто там? – Алексей с трудом повернул голову.
– Гвардии рядовой Степан Абрамян, – от белозубой улыбки гостя в палате стало светлее.
Они обнялись, и однополчанин рассказал другу последние фронтовые новости, и что его, Алексея, давно ждут в батальоне.
– Степа, ответь мне на один вопрос, только честно.
– Зачем обижаешь, дорогой, хоть на сто отвечу.
– Что ты сказал тогда по-армянски, когда тащил меня на шинели?
Степан полез в карман за кисетом, но, вспомнив, где находится, положил руки на колени.
– Сказал, что ты мой брат, и я должен донести тебя к своим.
– Кому сказал? – не понял Алексей.
– Себе.
Ковальчук взял руку Степана в свою ладонь и посмотрел ему в глаза. Этот взгляд двух мужчин многого стоил – кто однажды понял человека в себе, тот поймет его в других.

3.

Отец неподвижно сидел на кровати. Сергей взял сигарету и вышел на улицу. Дождь уныло шелестел по крыше. В небе послышался журавлиный плач. Птицы, прощаясь с родной землей, улетали на юг.
Тяжелой шаркающей поступью, с дорожной сумкой в руках, из дома вышел отец и на ходу буркнул:
– Меня несколько дней не будет.
Не глядя под ноги, старик шел к станции, часто повторяя:
– Степа, я тебе все объясню. Он не знал. Он не хотел, Степа.
Окошко кассы было еще закрыто, и Алексей Ковальчук в ожидании присел на лавочку. Он закурил и прислонился к стене. В глазах вдруг потемнело. На грудь навалилась какая-то тяжесть, дышать стало трудно, лоб покрылся испариной. Старик прилег набок и закрыл глаза. От резкой боли он тихо вскрикнул. На грудь посыпались красные спелые яблоки. Подбежал Степан и принялся укладывать его на старенькую шинель. Алексей взглянул на него и прошептал:
– Не надо, Степа. Прости нас, брат.

г. Краснодар

ДиН перевод

ПИ ЖИ-СЮ (833-?)

ЛЮНШАНЬСКИЕ ПОПУГАИ

Надежные клетки
вояки строгают
и птичек красивых
по клеткам сажают.
У птиц оперенье
цветисто, богато.
И каждая стоит
хорошего клада.
Но выловить птичку
в Луншане не просто:
опасные горы,
высокие гнезда.
Ползет из ущелья,
закинув веревку,
луншанец дремучий,
луншанец неловкий.
Не яркие птицы
его соблазняют,
а снизу солдаты
копьем подгоняют.
А птица пуглива,
а птица капризна,
но жаждет столица
смешного сюрприза.
И лезут люншаньцы –
цена хороша:
за каждую птицу
людская душа.

ЛИ СЫ-ЯНЬ (1335-?)

ПРОДАЖА ВНУКА

Прощевай, внучок родимый,
невеселый сорванец.
Нам недолго до могилы,
где и мамка, и отец.
Я свезу тебя к богатым,
сладко пахнущим дельцам
и за новые заплаты –
за пустяк тебя продам.
Что они с тобой содеят –
я и думать не хочу.
Но – накормят. Обогреют.
Я ж налоги заплачу.
Прикуплю зерна немного
(все спалил июльский зной)
да взмолюсь, чтоб слишком строго
небо не было со мной.
В котелке сварганю кашу,
хоть и жидкий, но обед.
Дождик долбит в крышу нашу.
Лишь тебя, внучонок, нет.

(Перевод с китайского Антона НЕЧАЕВА)