Василий ВЯЛЫЙ

МАДОННА
СО ЩЕГЛОМ

ПРОХОЖИЙ

Если ты искренне хочешь увидеть,
Как солнечный свет
Играет на листьях,
У тебя должны
Быть чистыe окна.
Лао Цзы

Чем ближе Голованов подходил к школе, тем меньше оставалось в нём уверенности и ощущения важности предстоящего мероприятия. Выступление перед любой аудиторией несло не только определённый творческий заряд, но и подтверждало его убеждения в искусстве, политике, да и всей жизни, которые многие годы нивелировались в сознании.
Студенты первокурсники, интеллигенты-гуманитарии, даже заключённые колоний были благодарными слушателями, и худшее, на что они способны – задать вопрос с заковыринкой, не догадываясь, что в таких чувствах, как насмешка, ирония, сарказм Голованов был большим виртуозом, и щекотливые ситуации не заставали его врасплох. Но школьники! Возраст, когда в природе и людях нет ничего значительнее и интереснее себя. Порой ему была совершенно непонятна их новая трамвайная терминология, а употребляемое буквально в каждом предложении слово “короче” от столь частого использования утратило свой первоначальный смысл и звучало как пароль поколения. Пещерная грубость и дерзость молодых людей, нарочито отталкивающая вульгарность девушек вырыли ров неприятия, который сегодня попытается преодолеть Голованов.
Писатель Николай Аркадьевич Голованов вёл жизнь не шумную, не броскую, отодвинутую куда-то в угол бодрыми переменами перестройки. Интеллигентно-безалаберный, книжный, непритязательно лёгкий, он писал безупречно ровную и мелодичную по технике, но безнадежно мрачную и беспросветную по колориту и тону прозу. Сказать, что Николай Аркадьевич творил не покладая пера, мягко говоря, было бы преувеличением. Он считал, что самое важное в работе литератора – это внезапное озарение, когда рука сама тянется к пачке бумаги, и ты пишешь под диктовку свыше. Правда, зачастую голос с небес безмолвствовал довольно долго. В достаточно примитивный сюжет Николай Аркадьевич ввинчивал динамичные куски текста с чертовщинкой, где фабулу повествования двигала любовь к полнолунию и потревоженным гробам. О смерти много писать не принято – достаточно нескольких предложений, и вот оно, воплощение скоротечности бытия. Благодаря гофманиаде Голованов вскоре обрел дутую репутацию самобытного автора. Втащить идею мистики, вне зависимости от содержания – это надо уметь. Трепетным пером, как многим казалось, он превращал грубый человеческий материал в идеальный зазеркальный образ. Лишь немногим удавалось увидеть зыбкую связь между

мистикой и неискренностью. Сам автор к их числу не принадлежал и, войдя в пыльное пространство литературы, относился к своим произведениям в равной мере удовлетворенно и разочарованно – в зависимости от настроения.
Николай Аркадьевич никогда не был женат, что отнюдь не отражало его равнодушия к прекрасному полу. К своему пятидесятилетию он безошибочно научился определять женщин, которые не любят спать одни, и в каждой из них, прежде всего, видел орудие своего наслаждения, нередко повторяя, что важнейшим из искусств для нас является любовь.
Были у Голованова и недобросовестные попытки отразить в своей прозе томную действительность чужой постели, но альковные страсти обозначались в тексте скупо и клишированно, и он оставил фрейдистские упражнения. В одном были единодушны как почитатели творчества писателя, так и его критики – он счастливо избежал встречи с пошлостью.
“Ну и что же я им буду рассказывать?” – вздохнул Николай Аркадьевич, входя во двор школы. Он шел мимо стаек акселератов, без особой брезгливости прислушиваясь к виртуозной, беззлобной, бесцельной брани, нарочито громкой, а посему еще более отвратительной. Накрашенные девицы лицемерно-застенчиво прятали за спину дымящиеся сигареты. “Эстетическое также удалено от них, как и этическое”, – совсем растерялся Голованов, – “да, впрочем, какая мне разница, не учитель же им я, в конце концов. Здесь я не участник этой жизни, а наблюдатель, прохожий”.
На крыльце его встретили завуч школы, женщина загадочного возраста с невероятно строгим взглядом и молоденькая учительница, как впоследствии оказалось, литературы.
– Рады вас видеть, уважаемый Николай, – завуч заглянула в бумажку, – Аркадьевич, – и крепко пожала ему руку.
“Где-то я ее видел”, – Голованов нахмурил лоб.
– Вот, знакомьтесь, – завуч слегка подтолкнула вперед учительницу, – Татьяна Анатольевна, – если позволите, – коллега ваша – стихи пишет.
– Валентина Сергеевна... – алая краска смущения бросилась в лицо девушки, – ну, кто сейчас стихи не пишет?
– Я не пишу, – Голованов дольше, чем диктовала ситуация, задержал взгляд на учительнице, – “Как, все-таки, блондинкам идет голубой цвет”.
Актовый зал гудел, как стадион до начала матча. Они втроем поднялись на сцену.
– Тихо! – возопила вдруг завуч.
Писатель вздрогнул от неожиданности и вспомнил, где он видел Валентину Сергеевну. Несколько лет

Скачать полный текст в формате RTF