Галина КУДРЯВСКАЯ

НЕПОСЛЕДНЕЕ
ЦЕЛОВАНИЕ

(Прощальная притча)

“Омыеши мя, и паче снега убелюся”
Пс. 50

Встречаются в жизни люди удивительно светлые, одно их присутствие делает действительность терпимой.
Таким светом была она – дорогая моему сердцу подруга. Имя ее полностью совпадало с ней. Людям милая, Людмила. Я называла ее Людмилка или Людмилочка.
Уже три года как ее нет. Наверное, на земле не стало темнее, потому что свято место пусто не бывает, и жизнь поставила другой светильник по эту сторону бытия. И я не могу сказать, что душе моей стало мрачнее, когда Людмилка улетела, иначе зачем ее свет, если он так быстро погас. Мне не хватает ее не духовно, тут она всегда рядом. Мне не достает ее физически, материально: прикоснуться к руке, припасть к груди, посидеть молча – глаза в глаза. Вот почему приникают к дорогим могилам, вот объяснение тайны целебной силы мощей святых. Они все еще источают тот Свет, которым светили людям на земле. И Свет этот вечен.

* * *

Когда-то давно Людмилка вела на телевидении детскую передачу. Прекрасный журналист, красивая женщина. Всем нравилось, как она это делает. А меня что-то останавливало в ней. Мы не были лично знакомы, я судила только по экранному образу, и он меня не устраивал, пожалуй, какой-то излишней свободой, переходящей, как мне казалось, в развязность.
Много лет спустя нас соединили вера и церковь. Это было нетрудно, потому что все совпадало. Все в унисон, каждая мысль, всякое чувство, взгляд на жизнь, отношение к людям. Если мне не нравился человек, я знала, он не понравится и ей. И мы вместе пытались найти в этом человеке свет, памятуя про образ Божий, запечатленный в каждом из нас. И если не находили, то учились жалеть.
Однажды я сказала Людмилочке, как воспринимала прежде ее экранный образ, о своем неприятии слишком свободной манеры. Она приняла это очень серьезно, потому что доверяла и потому что я ей показала, что она лучше, искренней, чем там, на экране. И Людмилка стала менять себя в передачах, стала мягче, женственней. И каждый раз спрашивала:
– Ты смотрела? Я старалась быть добрей, внимательней.
Удивительное понимание друг друга и желание, не стыдясь, открыть себя до конца.
На поминках после похорон все ее друзья, а их было много, говорили то же самое. Она умела быть с каждым, как с единственным, и принадлежать сразу всем. Человек, умеющий себя отдавать до донышка, без остатка. Умеющий любить.
Все годы нашей дружбы она тяжело болела. Злокачественная опухоль. Сначала одна, успешно оста

новленная операцией. Потом другая... Господи! Всего-навсего родинка на спине, которая начала расти. Показала врачу, сказали – лучше удалить. Кто же из нас так сразу и побежал?
Прошел год. Вдруг звонок, тихий, чуть с придыханием (она всегда так говорила, словно только что бежала) голос Людмилочки, тихий, еще и чтобы маму не напугать:
– Галя, у меня такая неприятность... Сидела на полу у дивана (эта любимая поза, прислонившись к дивану, к стене, поджав ноги) и то ли я резко дернулась, но родинка лопнула... Столько крови...
Так это началось. Десять лет борьбы с болезнью, от которой улетают обычно за два года. Восемь операций. Восемь раз умирать и воскресать. И жить! Жить так, как не живут здоровые, на полную катушку до последнего дня. Заботясь о других до самого последнего вздоха.
– Я так люблю жизнь!
За эти десять лет она не один раз повторила мне:
– Я так люблю жизнь...
При всем неблагополучии, всей несправедливости, ненадежности нашей жизни, при всех трудностях, нищете, болях, страданиях, умираниях:
– Я так люблю жизнь!
И жизнь любила ее. После каждой операции, когда Людмилку возвращали из реанимации в палату, я прибегала к ней. Светлая улыбка на измученном лице. Да, мы победили, я вернулась.
– Знаешь, – говорила она еще совсем слабым голосом, – я, как ты велела, читала подряд все молитвы, когда меня повезли в операционную и, поверишь, на каком слове уснула, на таком и проснулась... Прихожу в себя и понимаю, что продолжаю читать молитву: сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей...
– Умница, – целую ее горячий лоб.
Начинался подвиг выползания из немощи: зарядка, соки, прогулки, чтение. Всякий раз она брала с собой евангелие и “Лето Господне” Ивана Шмелева. В недолгие минуты свиданий мы умудрялись еще и почитать вслух.
И на каждую боль, на каждую немощь знаменитое Людмилкино “говна-пирога”. Я сейчас своим внукам, когда они горюют по какой-то, конечно, не смертельной причине, говорю с улыбкой:
– А как любила повторять моя Людмилочка?
И они дружно отвечают:
– А... Говна-пирога!
Не замечать боли, страданий, неудач, неурядиц, они не главная составная часть жизни. Но только своих – не замечать. Она уже давно ушла из детской редакции, но

Скачать полный текст в формате RTF