Ярослава АНАНКО

ЗАПИСКИ

* * *
Мы с Настей идем по Минску. На проспекте гигантская многоэтажка. На уровне второго этажа натянута какая-то металлическая сетка. Явно не сезонная, а с претензией на перманентное там существование.
– Плохой дом, – говорит Настя.
– ???
– Если кто-то будет бросаться с него вниз, зацепится за сетку и останется инвалидом. Плохой дом.
Я поднимаю голову и долго смотрю на пологую крышу “плохого дома”. А в сумке чешется желание достать и распахнуть зонт. По старому ироничному совету Бернарда Шоу – спрятаться под портативной крышей от летящих людей.

* * *
На лекции спорили о религии. Настя, естественно, заявила, что является атеисткой.
После занятий на остановке Настя видит плачущую одногруппницу, девушку набожную, удивительно милосердную.
– Что случилось?
– Мне просто страшно, что такой хороший человек, как ты, ТАМ будет страдать.

* * *
Анджей Вайда в Москве ставил “Бесы”.
На интервью журналист спросил, какие ж все-таки бесы в русском люде сейчас.
“Вот недавно в Питере скинхеды убили девочку. В любой цивилизованной стране в тот же вечер все вышли бы на демонстрацию: мол, мы против насилия.
У нас же – все по своим клеткам. И где бесы, скажите мне: в скинхедах или все-таки в тех, кто скромно поощряет их своим молчанием и бездействием?”
Вопрос риторический.

* * *
После тантры Гребенщикова всем чихающим говорю “Будьте здоровы!” и сама чихаю на якобы этикет, по которому так говорить неприлично.
В автобусе рядом сидит строгая коммунистическая бабулька и периодически переругивается со студентиком, наваливающим на неё пакеты с книгами. В пылу очередной словесной атаки бабка не удерживается – и чихает.
Я минуту подумала и всё же выдала свою обязательную фразу. Будьте здоровы.
Студент посмотрел на меня с явным интересом, а бабулька слегка ошалела. Потом улыбнулась.
Потом всё оставшееся наше совместное пребывание в одном автобусе беспечно рассказывала мне и студенту, где это её так просквозило и когда внук повезёт её в Боровляны.

Все-таки этикет составлен неправильно. НЕ на сближение людей.
Иногда приходится чихать только затем, чтобы кто-то сказал тебе “будьте здоровы”.

* * *
Наташа пишет стихи: много и везде. В конспектах, на пробитых билетах, конфетных обертках. На кафеле в ванной в общаге.
А недавно кафель помыли. Убили маркерно-черный кусок Наташиного творчества. Простая уборщица простой тряпкой.
Было невыносимо жалко. А мелкое хулиганство может быть красивым. И даже умным.

* * *
У Люды папа психиатр. У него это профессиональное – и потому простительно – ставить всем диагнозы. Он говорит: “Знаешь, почему у нас сейчас нет святых? У нас есть психиатрические клиники; а появись Христос в наше время – мы бы его вылечили”.
А Люда говорит, что скоро сама станет психиатром, а её папа станет её пациентом.
И далее по династии. Удивительно контрастная смена социальных ролей. А может и не смена-то вовсе?

* * *
В метро. Кто читает газеты, кто интеллектуальничает над кроссвордами, кто задумчиво смотрит на вид из окна. Девушка рядом уткнулась носом в книгу. А я неприлично заглядываю через плечо: “Уйдем, Киса, – говорит Остап. – Это не наш праздник жизни”.
Ошибаешься, великий комбинатор. Если с твоими уловками юные девушки знакомятся в метро, значит это не просто праздник жизни – это праздник вечности талантливого творчества.
Праздник выживающей нации.

* * *
Все МАЗы похожи на скинхедов. Такие же квадратноголовые, с тупыми мощными лбами и пустыми глазницами.
Мой папа – водитель. У него МАЗ. И всегда, садясь в его машину, я думаю о скинхедах. Я залажу к ним в голову и становлюсь тем мизерным нацистским умишком. И пытаюсь представить, чем же все-таки, по скинхедовскому мнению, белая эмаль на кабинах лучше черной. Все равно ведь то, с какой скоростью и куда будет ехать машина и не собьёт ли она, не дай Бог, кого по пути, зависит от водителя, а не от художественного оформления капота.

* * *
Не умею ходить по улицам с пустыми руками. Не знаю, куда их девать, как грамотно ими размахивать, где их скрещивать. Иногда спасают карманы.
Но чаще я похожа на неуместную привеску к своим пустым рукам, панически болтающуюся посреди улицы. Необоснованно сутулюсь. Утешаюсь: если бы