Владимир ТРОФИМОВ
“ПРОЩАЙТЕ,
РОДИМЫЕ...”
“...из всех летных профессий самая яркая, самая героическая и, я бы сказал, романтическая, рыцарски благородная – это профессия летчика-истребителя”.
А.С.Яковлев, генеральный авиаконструктор, генералполковник авиации
...Мы находились в кабинах самолетов, готовые к запуску двигателей. Ко всей четверке истребителей звена подключены аэродромные средства запуска. Командир звена капитан Куванов доложил руководителю полетов о готовности к запуску, но нам дали команду быть на связи.
Ну что ж, будем ждать... Может быть что-то изменилось, и нас вместо запланированного вылета для стрельбы по наземным целям отправят на перехват воздушной цели...
А где-то за аэродромом, будто в другом мире, догорала отцветающими красками сахалинская осень, там были города и поселки, там жили и влюблялись люди, люди моей страны. И это их покой и право на счастливую мирную жизнь охраняли мы и стерегли пуще глаза небо Отчизны.
День на этот раз выдался жарким, в воздухе из-за большой влажности стояла немыслимая духота и не было ни малейшего ветерка, который бы хоть немного освежал нас. В полном снаряжении, затянутые в противоперегрузочные костюмы, в надетых под парашюты спасательных жилетах – надувные лодки при этом уложены вместе с парашютами – летчики звена стоически переносили устроенную природой парилку. Фонари кабин были открыты, и мы жестами могли общаться друг с другом, и даже переговариваться между собой и с нашими техниками.
Мы слышали, как по командной рации руководитель полетов все время называл один и тот же позывной, безуспешно пытаясь получить ответ. Это значит, в воздухе с одним из наших товарищей случилась беда. Хорошо еще, если это всего лишь отказ радиостанции...
Наученные горьким опытом, мы все, как и ожидающие своего вылета другие летчики, не выходя на связь, безмолвно вглядывались в ту сторону, откуда самолеты заходили на посадку, надеясь на то, что на горизонте появится точка и, быстро приближаясь, превратится в самолет... Но этого не происходило, а время шло... Судя по всему, топливо у того, кого все еще вызывали на связь, уже закончилось.
– Кто? – спросил я у своего техника.
– Сарачев.
Вижу, как не дожидаясь команды один за другим покидают кабины самолетов летчики. То же самое делаю я. В этот день полетов больше не будет...
...В актовом зале гарнизонного клуба установлен цинковый гроб, утопающий в живых цветах, венках, траурных лентах. У изголовья гроба – увеличенный портрет Володи Сарачева, где он снят в парадной форме, в ладно сидящем с иголочки пошитом костюме и в фуражке с золотым плетением на козырьке. Рамка
портрета по периметру обвита красно-черной траурной лентой. Черные траурные ленты лежали и поверх цветов, на одной из них надпись – “От личного состава в/ч ...”
В соответствии с ритуалом, по сторонам гроба замерли в почетном карауле автоматчики. Чуть в стороне огромный плакат с изображением бородатого мужчины, и надпись под ним – “Учение Маркса всесильно, потому что оно верно”. И подпись – “Ленин”.
Наша коммунистическая пропаганда настолько влезла в души людей, что даже в такие минуты никому не пришла в голову мысль о некорректности наличия в зале призывов и лозунгов. Люди в нашей стране появлялись на свет и уходили из жизни под лозунгами.
У изголовья гроба сидела старушка-мать.
Слезы по любимому сыну она уже все выплакала, и в эти прощальные минуты только тихо причитала, как это делают простые русские женщины. Надежда ее и кормилец покидал ее...
Прибыв сюда, она ничего не просила, она лишь просила похоронить его здесь, на Сахалине, потому что похоронить сына у себя, в родных краях, она не сможет. Нет ни средств, и сил уж нет.
Как должно быть тяжело матери отдавать сына на погребение в чужих краях, заведомо зная, что никогда она не сможет прийти на его могилу, побыть с ним...
Хорошего сына вырастила мать...
Володя был смелым человеком, не способным покривить душой. Любил музыку, любил красивые вещи, любил всех нас, соответственно, взаимно, любил жизнь... Всегда в трудную минуту готов был поспешить на помощь. Помогал своей матери. Когда приобрел мотоцикл, он назвал его “Пиччинина”, по названию популярной в то время итальянской песенки, исполняемой Гуальтиеро Мизиано. мотив которой он постоянно напевал. И, как все мы, строил планы...
В тот роковой день он выполнял полет в зону для отработки фигур высшего пилотажа, и, видимо, потерял сознание при больших перегрузках.
Перегрузки в истребительной авиации – это важный фактор, который требует к себе особого внимания. Нигде более, ни в бомбардировочной авиации, ни в спортивной, нет таких больших, длительных перегрузок. При перегрузке в семь-восемь крат, да еще воздействующей на организм длительное время, когда, выполняя пилотаж, размахнешься на пол-неба, даже противоперегрузочный костюм, надуваясь воздухом, сдавливая летчика, не может предотвратить отток крови от головного мозга. Мозг, не получая для нормального функционирования достаточного количества крови, начинает давать сбои в работе. Летчик теряет сознание.
Видимо, у каждого это происходит по-своему.
У меня подобное состояние случалось много раз, и всегда сначала отказывало зрение. Днем, во время выполнения пилотажа, вдруг наступала полная темнота. Тогда последним усилием воли, соображая, что раз я думаю, значит еще не потерял сознание, отдавал ручку управления “от себя”, перегрузки уменьшались, и через несколько секунд, обычно это две-три секунды, зрение возвращалось. Сначала появлялся просвет по центру, затем световое пятно энергично расширялось в стороны, и вновь становилось светло.
Но можно, увлекшись, прозевать этот переходный к беспамятству момент. И тогда – конец...
Скачать полный текст в формате RTF