Галина УШАКОВА

СОСНЫ
НАД МАЛЕНЬКИМ ПРУДОМ

Сразу через дорогу от дома лежал лес, светлый и чистый, сбегавший под уклон к лугу, прореженному купами деревьев. Луг упирался в два холма, на которых каждый год мотогонщики города устраивали свои родео.
Дом, двухэтажный, деревянный, с протяжно скрипящей по ночам лестницей, ей нравился. Через сдвоенное окно, выходящее во двор, было видно соседний сад с большими грушевыми деревьями, усыпанными весной крупными, белыми цветами так густо, что казались одним громадным букетом.
Когда шли дожди, намокшие, тяжелые ветви груш наклонялись к самой земле и, упираясь в забор, выскакивали через штакетины. Белые цветы на фоне темных, мокрых досок казались жителями не сада, но таинственных джунглей, и их нездешний аромат не давал ей по ночам спать.
Впрочем, она сознавала, что необыкновенность соседских деревьев создана ее воображением, но все равно не могла смотреть на них иначе, особенно весной и особенно в дождь.
Жизнь ее была скудна впечатлениями, это была обычная жизнь обывателя, добывающего себе на пищу каждодневным трудом, и это была очень однообразная жизнь, составленная из дороги на работу и обратно с забегами в магазины, когда у нее были деньги.
Она была очень одинока в этом городе, работа ей не нравилась, и поэтому там она коротко ни с кем не сошлась. Соседка по квартире, глуховатая, но опрятная бабка, частенько проводила свой обильный досуг за рюмочкой дешевого вина или за бесконечным прядением серой, грубой шерсти. Говорить с ней было не о чем, да бабка и не вязалась в собеседницы: ей уже не требовался человек, ей хватало себя самой и рюмочки.
Старуху навещал сын, такой же нелюдимый, как и мать. Он приносил бутылку вина, и Варя, заходя на кухню, видела через открытую дверь в старухину комнату, как мать с сыном молча сосали вино, сидя за столом, покрытым клетчатой клеенкой.
Вскоре появлялась еще одна бутылка. Сын пил уже один под храпение матери, потом уходил. Варя слышала, как проворачивался ключ в замке, как скрипели ступени лестницы, и тонко визжала внизу пружина входной двери.
Иногда этот сын, по имени Петр, жилистый, корявый мужик с крупными, как у лошади, зубами, пропахший насквозь вонючим дешевым табаком, приходил уже пьяным и оставался у матери ночевать. По забывчивости бабка не прикрывала дверь к себе, и Варя, готовившая по вечерам сразу и ужин, и завтрак, невольно видела из кухни, как пьяный Петр, осоловев, сидел на диване и, мыча, раскачивался из стороны в сторону, как маятник метронома.
В таком состоянии он мог пребывать часами. Однажды Варе стало жутко, она вошла, растолкала сонную бабку и указала ей на сына. Та дернула его за

рукав рубахи, пытаясь остановить, но добилась только того, что тот свалился с дивана на пол и захрапел. Кряхтя, бабка сунула ему под голову подушку и махнула Варе рукой, чтоб уходила. Больше Варя не делала попыток вмешаться в их жизнь, однако однажды ей пришлось вызвать для бабки скорую: у той подскочило давление после очередной рюмочки.
Остальные соседи в доме были не лучше. Мужики донимали тем, что клянчили взаймы деньги на вино, потом приходили жены, плакали и просили не давать. Варе нравилась только рыжая Тамарка с первого этажа, работавшая уборщицей в Доме культуры, и ее муж Витька, пьющий, но тихий и ласковый человек.
Кроткий нрав Витьки и мирил Тамару с ним. Был он у нее уже вторым мужем, взял с ребенком и относился к пасынку отечески. Витька безотказно помогал Варе, если у той случалась хозяйственная нужда в мужских руках, и реже, чем другие, но все же выпрашивал денег на бутылку. Она давала втайне от Тамарки, мучаясь, однако, чувством вины перед ней.
Варя, перекусив после работы, уходила из дома и шла к лесу. Перед входом в лес тянулась цепь небольших прудов, неглубоких, с темной непрозрачной водой. Сильные и красивые сосны смыкали над ними свои кроны, и в лучах заходящего солнца золотом блестели их крепкие, напитанные соками земли, тела.
Одна сосна росла на небольшом взгорке. Ее толстые, свившиеся в какой-то первобытный жгут корневища, были обнажены и отполированы так, что солнечные лучи на них бликовали.
Варя устраивалась на корнях, как на скамье, и частенько просиживала там до сумерек, рассеянно наблюдая неспешную жизнь природы, которая вершила свои немудреные дела, не обращая внимания на человека.
Юркие черные букашки суетились в травинках. В желто-фиолетовое пространство иван-да-марьи временами проскальзывали пчелы, толстая стрекоза с отвисшим брюшком зависала над травой и вдруг стремительно исчезала.
Мучительный, дурманящий аромат, исходящий от земли и растений, вызывал в Варе волнение. Ей казалось, что соки окружающей жизни входят в ее жилы и что еще чуть-чуть, и она превратится навсегда в лесную, загадочную мавку, плоть от плоти этого зеленого и безразличного к человеческому бытию леса.
Серенькая птичка с беловатым животиком и качающимся длинным хвостом опустилась почти у Вариных ног. Ее маленькие, черненькие бусинки глаз казались застывшими, но Варе было видно, как переливался в их глубинах огонь жизни.
Кем была для птички она, Варя, с ее большим неоперенным телом и белыми, босыми ногами, так не похожими на изящные птичьи лапки с точеными черными коготками? Опасным чудовищем или просто непонятным предметом, невесть откуда взявшимся в ее милом птичьем мирке?
Колючая сосновая шишка ударила Варю в плечо. От неожиданности Варины ноги вздрогнули вместе со всем телом, птичка мгновенно вспорхнула, тут же растворившись в пространстве вечернего воздуха.
– Я испугал вас. Простите! – голос шел сбоку.
Варя обернулась и увидела бледного светловолосого юношу в белой рубахе навыпуск. Наверное, от этой рубахи и светлых брюк он казался таким молочно белым, похожим на росток, долгое время сидевший

Скачать полный текст в формате RTF