Феликс ЧЕЧИК

НА ГАЛЕРАХ ПИНСКА

СЫНУ

Я тебе расскажу без утайки
не весёлые байки свои
про страну, где закручивать гайки
равносильно признанью в любви

Ты послушай... Послушай... Не хочет.
Ты послушай... Послушай... Уснул.
И во сне на иврите бормочет.
И поёт за окном есаул.

ПИНСКУ

Чужой – но только не деревьям,
всё понимающим без слов,
не пуху тополей, не перьям
порозовевших облаков,
не бронекатеру у Пины,
не танцплощадке на замке,
не выпитой до половины
бутылке вермута в руке...
Иду неузнанный, вдыхая
неповторимый аромат
давно потерянного рая,
напоминающего ад.

ШКОЛЬНЫЙ ВАЛЬС

1.

Камень, ножницы, бумага,
камень, ножницы, бумага,
камень, ножницы, бумага –
на кону стоит герла.
Недотрога и кривляка
старшекласснику дала.
Всё смешалось: боль и злоба,
пидманула-пидвела,
пьют, отвергнутые оба,
бормотуху из горла.

2. ЗАПИСКА

След несмываемый на пальце
от фиолетовых чернил;
до умопомраченья пялься,
глазей, как друг тебя учил.
Он спец – он по глазам читает,
его никто не проведёт...
И тает, тает, тает, тает
надежда, как весенний лёд:
в её руках твоя записка,
в её руках твоя судьба...
Свободен! На галерах Пинска
несчастней не было раба.
Свободен, как весенний ветер,
свободен, как индеец Джо.
И жить на этом белом свете
суицидально хорошо.

3.

Неравная борьба.
Ах, Дунька Кулакова!
Выдавливать раба
по капле, чтобы снова
над фоткою рыдать
коленопреклоненно,
ни думать, ни гадать,
как вырваться из плена.

4.

На пронзительной ноте прощальной,
персонажем из чеховских пьес
умереть – оттого, что прыщами
навсегда изуродован фэйс.

Жизнь окончена – скоро пятнадцать,
застрелиться и делу конец.
Будет знать, как с другим целоваться
одноклассница Н.Власовец.

5.

Да, мало ли, что остановит.
Да, мало ли, что тормознёт.
Портфель в сугроб.
Смотреть, как ловит
рыбак, и видеть рыб сквозь лёд.

Успеть к уроку, еле-еле,
на парту грохнуться без сил,
вытряхивая из портфеля,
снег, посиневший от чернил.

И сочинить отмазку – типа,
что встретил инопланетян.
И плавать у доски, как рыба,
в правописании -ан-(-ян-).

* * *

Твой страх короче шведской спички
на Балашихинском ветру,
но ты рыдаешь с непривычки
и повторяешь, как в бреду,
от Шереметьева немея,
пока совсем не замолчишь:
“Россия. Лета. Лорелея”.
Фалафель. Хумус. Рыба фиш.

* * *

“Чудо похоронили
Карабах и Беслан”, –
это пишет Людмиле
из могилы Руслан.

“Это горько, но правда...”
Как и то, что врача
лучше нет Александра
свет Сергеевича.