Может быть... лишь верить надо,
Верить и любить.
И тогда придет награда:
Станет проще жить.
Я сегодня ощущаю
Эту простоту.
Вижу мир, подобный раю,
И к нему иду.
Я в него гляжу очами,
Ввысь направив взор.
Манит нежными лучами
Весь его узор.

Зоя ВОЛЫНЩИКОВА,
г. Зеленогорск, 10 класс

ОКНО

(письмо родным)

Здесь постоянно кто-нибудь ходит, и говорит на иностранном языке, и мечтает смыться в Лондон.
Уходя (но только если по-английски), не забудьте выключить свет. И вымыть за собой посуду.
Недавно кто-то написал на тарелке: “Овсянка, сэр!”. А зря, столовым приборам не понравилось. Они начали буянить и кусаться. Хоть и не помогло. Тут уже никому ничего не поможет. Даже если звонить по телефону и говорить, что ты – торт “наполеон”. Все верят, все нормально.
А я – просто наблюдатель. Я тут застрял – случайно, но навсегда. Через меня все проходят и думают почему-то всегда не тем местом. Придется почесать затылок. Это специальный жест, обозначающий, что мы находимся в журнале. Впрочем, чаще – в мультфильме. Ничего общего с прозрачной тупостью. Как боги жестокого бильярда, забивают гвозди дрожащим кием. Или на авианосце гоняют шары кувалдой. Или... не важно. Кандидат в депутаты снова победит, но на этот раз при пересчете голосов. Мой шар упадет, но опять не в ту лузу, какую нужно. Впрочем, я всегда был везучим. Мы тут помешаны на бильярде. Но ничего страшного. Все привыкли.
А я просто смотрю в обе стороны, в отличие от людей. Они – только туда или обратно. А я – и туда, и отсюда. А, кстати, компьютер слишком привык к окнам. Я же говорил, надо было “Unix” ставить, меньше виснет. Впрочем, все это без толку.
Вот странно: мы прозрачны, но между тем, что внутри – никто не видит. Все с детских лет научились проходить насквозь, являясь очень гладкими. Кроме одного, которого всегда так не хватает. Просто он никогда не чувствовал затылком стекло окна, и не пытался его разбить. И у него не получается стать гладким и прозрачным. А я уже не знаю, что и думать. Это, наверно, его дело.
Впрочем, черт с ним, – дальше неинтересно. Но я-то знаю, когда по тебе бегут глаза, читая строчку за строчкой – это очень щекотно. По крайней мере, мне так рассказывали.
Но когда пишут – это самое неприятное. Один умник тут нацарапал: “Сэр Шурф Лонли-Локли жив!”. Очевидно, имея в виду Фрая. А мне все равно: кто – жив, кто – нет. Я уже мертв, ведь еще цел. Нас тут никог

да ни в чем не обвиняют, но иногда все-таки бьют. Подло, в спину (у нас везде спина), из-за угла. Я притягиваю всех, как блестящая/темная вода. Люди почему-то любят все прозрачное. Они любят нас. А ему это слишком понятно.
Тут, вообще, разные бывают. Кто-то видит во мне лучшего друга, который в школе учил всему. Кто-то садится рядом и слушает шум воды в канализации. А кто-то при встрече делает вид, будто мы незнакомы.
Зато мы отражаем солнце всегда только с одной стороны. Но никто не заметит. Это сделать можно. Не бойся.
А вот этот его фокус не получится. Он хотел аккуратно в среднюю лузу, а получилось – по мне со всего размаха. Впрочем, мне хронически везет. Потому что иначе бы в мою лузу попал шар, и не один. Это ясно, как стекло. Я слишком сильно бью. Пора прекращать, иначе все местные яйца будут всмятку. При чем тут яйца? Мозги, мозги всмятку будут.
А он любит цитировать постконцептуалистов, чтобы никто не понял. Или (лучше) – Шопенгауэра, но редко получается слово в слово. Чаще – по мере негладких сил и непрозрачных возможностей. Как верно он цитировал кого-то, кого я никогда не знал, эти возможности постоянно где-то остаются. И почти что всегда – не там. Не в таких, как я, прозрачных.
А, впрочем, в нем есть что-то стеклянное. Иногда, в осторожной предулыбке, или завышенном лбе, или готовым к полету бровям. Или в ногах, пьянеющих от количества воздуха под собой. Или... не важно.
Это самый жестокий и кровавый вид спорта. И, странно – я еще не видел ни одного хорошего конца. В конце любого романа один из героев погибает, если не нравственно, то физически. Или: “И стали они жить-поживать да добра наживать”. Или: “И жили они долго и счастливо”. Но даже в таком случае все слишком прозрачно: рано или поздно сдохнут оба. И на счастье. Нет, я никуда не попаду, не стоит даже и пытаться. Я всегда был мазилой.
Хотя, мне это не поможет, как и остальным. А вот еще Чип и Дейл, которые тоже куда-то спешат, лишенные не назначения, но смысла. Как и все мы.
А в целом, здесь, на границе мира и все того же мира, я неплохо встречаю восходы и закаты (а иногда – и днем, и ночью). Всегда отчетливо слышу, как стрелка касается цифры ноль. Здесь каждый живет в каждом. Но и это не помогает. Все слишком прозрачны. Можно сказать: “Так устроено”, а можно: “Так получилось”. Поверь, он смог бы объяснить (если повезет, и он не бредит). Мне придется напрячься и немного помутнеть.
А ночью отражаются чьи-то лица в переднем мраке. Или в заднем. Без разницы. И часто что-нибудь жуют. Больше знаешь – больше жрешь. Мы тут знаем все и про всех. А если поковыряться кием в ухе, это здорово стимулирует мыслительную деятельность. Или симулирует. Или... не важно.
Мне надоела цельность. Иногда лень дрожать, когда кричат те, что в пламени. Мне хотелось бы разлететься на тысячи осколков, ни в одном из которых не будет его. Хотелось бы – но я не могу ничего чувствовать. Это невозможно. Я слишком гладок и прозрачен.
А вот уже и закончилось оконное стекло. Больше негде писать.