Елена КЛИМЕНКО

НЕКРОВНОЕ РОДСТВО

Дружба, родство души для меня всегда были особенно важны. Одиночество птенца, выпихнутого из родного гнезда, преследовало меня многие годы. Отсюда – подсознательные поиски Отца, учителя, который поможет мне найти свой путь. Но насколько обоснована была претензия Александра Казанцева на литературное отцовство по отношению ко мне? Как и с кровным отцом (тоже Скорпионом по гороскопу) – отношения наши закручивались замысловато. Не было благодушного обожания, было скуповатое внимание – к успехам и огрехам, особенно поначалу. Может и не писала я тогда ничего достойного похвал. Да и сама в юности была ершистее некуда, когда весной 1980 года, будучи учащейся приборостроительного техникума, послала свои стихи в газету “Молодой ленинец” и получила приглашение от А.Казанцева на заседание литобъединения “Томь”. И последующие несколько лет не было в моей жизни более важных и ярких событий, чем связанные с общением в этом кругу единомышленников. Да и всю мою дальнейшую жизнь определил этот круг. Громких похвал не случалось, но мне памятен стихотворный отзыв Александра Иннокентьевича на самодельной книжечке, которую он изготовил к моему первому обсуждению:

Пускай она с рифмовкой не в ладах
И ритм порой ломает очень резко,
Слова, как воробьи на проводах
Сидят себе взъерошенно и дерзко.
Пускай немелодичен щебет их,
Пускай порой излишне он трескучий,
Но все-таки предчувствуется стих
В неразберихе ритмов и созвучий!

Книжечка называлась “Листопадный сонник. Неполное собрание сочинений” и содержала 11 попыток стихотворчества. В литобъединении блистали свои “звезды”, к коим я не принадлежала, но мне достаточно было и общей творческой атмосферы.
Сам Казанцев тогда тоже только учился учить, ведь был ненамного старше своих учеников и больше молчал, усмехаясь в усы, наблюдая наши перепалки в пылу обсуждения рукописей. Кроме руководителя во главе стола сидели два штатных оппонента – высоколобый Григорий Фудим и приземленный Александр Копнов. Единого мнения не существовало, много спорили. Тогда же зародилась традиция чтения по кругу в конце заседания – руководитель тоже обязательно читал новое стихотворение. Критика руководителя тоже не возбранялась. Публикаций у меня, не писавшей “про корову и про рожь” долгие годы не было, выступлений на радио – единицы. Были выступления на агитплощадках, поездки по районам области от обкома ВЛКСМ в сборной бригаде с бардами и художниками – тоже своеобразная школа. Но главной школой, думаю, были наши посиделки, чтения, обмен книгами, свежими журналами и пластинками. МЫ ЖИЛИ ПОЭЗИЕЙ. Любой факт биографии превращался в литературное произведение. Благо добывание хлеба насущного никого не обременяло. “Любите друг друга, поэты! Ст

хи – это дети любви!” – этот призыв Александра Казанцева мы свято чтили и претворяли в жизнь.
Каково же было непосредственное литературное влияние Александра Казанцева на мои стихи? Сложно сказать... Насколько оно было в принципе возможно – ведь различие полов несомненно сказывается на подходах к творчеству – ну, не могу я по-мужски рубаху рвать на груди! Страсти, роковые истории, несомненно имевшие место и в моей жизни, переплавлялись внутри и на бумагу выносились уже дозировано. А Александр учил открытости и откровенности, хотя не забывал отдать должное художественному вымыслу.
После ухода Казанцева из лито “Томь” (повод для ухода – это отдельная история, достойная романа) лет десять наши пути почти не пересекались. Я, как и все, пыталась выжить, немного писала, подавала рукописи своих стихов на областные семинары молодых писателей, где их неизменно ругали, поскольку не радовала я взгляды членов жюри округлостью коленок и других частей тела. Где, кстати, теперь их музы, нимфы и чаровницы?! Немногие остались верны литературному творчеству, в основном реализовали себя в других ипостасях. Перестройка сломала многих поэтов “Томи” – так трагически умер Владимир Антух, наш с Казанцевым ближайший друг. Выжившие разбрелись по планете в поисках лучшей доли.
Возрождая в 1999 году литобъединение “Молодые голоса” при политехническом университете Александр Казанцев сделал ставку на молодых, но призвал на помощь и старые проверенные кадры, в том числе из былой “Томи” меня и Александра Панова. И забурлила новая интересная жизнь вокруг этого литобъединения и журнала “Сибирские Афины” – выступления у памятника А.С.Пушкину, всесибирские семинары молодых писателей, коллективные сборники, конкурсы молодых поэтов. Заметив довольно мощную волну молодых талантливых поэтов, в 2000 году Александр начал издание их первых книжек в серии “Отныне” (приложение к альманаху “Сибирские Афины”). Второй в серии стала моя книжка. Редактор волновался даже больше автора, хотел, чтобы в неё вошло только самое лучшее из написанного мною почти за двадцать лет. Сама же я сделала иллюстрации и горжусь единством оформления и содержания (что, кстати, было отмечено дипломом выставки “Томская книга-2000”). В 2003 году издала вторую книжку и таким образом “дозрела” до вступления в Союз писателей России. Александр Иннокентьевич тому весьма способствовал, хотя впоследствии и заявил мне, обидевшись на критику его стихов, что сделал это только ради памяти нашего общего друга Владимира Антуха. Но я думаю, что его первый порыв был искренним и естественным – создать в союзе писателей круг близких ему людей. И впоследствии привлекая меня к работе в редколлегии журнала “Сибирские Афины”, он ценил меня как “рабочую лошадку” и поэта (непохожего на него), поддерживал мое начинание в руководстве литературной студией при педуниверситете.
Как строптивая дочь (а только такие ему и нравились!) строптивого отца я, конечно, взбрыкнула, узнав, что причислена наравне с Настей Ануфриевой и Юрием Татаренко к птенцам Казанцева гнезда. Наверное, потому что уже выросла. Но таков был Иннокентьевич, порывисто бравший под свое крыло всякое талантливое существо, опекая того, кто и “сам с усами”. И это было очень по-мужски. Тем более, что чужим