Ольга КОРОБКОВА
ВЕС НОЧИ
* * *
Юный фавн в голубых
и уже потрепанных джинсах,
гранжеватого вида, курчавый,
ленивый, стройный...
И невинная нимфа в шляпе и белом платье,
чисто дачная девушка,
почти героиня Тургенева...
Во саду ли они, да нет, скорей, в огороде,
где-то в грядках, где тень ищи – не найдешь,
да они и не ищут. А впрочем, что они ищут?
Полагают, что ягоды, –
и клубника, на сердце похожая,
вдруг сжимается в пальцах –
и на белом подоле пятно,
но не кровь еще, а всего лишь клубничный сок...
Покружилась пчела, села, оставила жало.
На изгибе руки оно – как иголка от шприца...
Жарко, жарко сегодня.
И у фавна в кудрявых космах
пробиваются рожки – наверное, от жары.
А у нимфы видны мельчайшие капельки пота
по краям припухшей от жажды верхней губы.
В каждой капле влаги отражено томленье
этих взрослых, думающих, что они дети.
Но краснеть они не умеют и не хотят.
Голливуду не снилось такое смешенье стилей.
Декоратора нужно давно и прочно уволить.
Но ведь здесь, понимаете ли, не Фабрика Грез,
потому что здесь грезы в природе
и в чистом виде,
здесь деревня с татарским названьем,
забор и грядки...
То ли фавн, то ли ангел, то ли рокер-аристократ, –
то ли бедная нимфа, то ли святая Лолита...
За стеклом золотого зноя они – наедине.
Электричество в воздухе. Жарко.
Ближе и ближе...
Лишь ладонь – а ладонь дрожит, –
разделяет губы...
Разжимаются пальцы...
Лишь стоп-кадр спасет от грозы.
* * *
Когда возвращаешься из дома – домой,
из прошлого – в настоящее, через тоннель поезда,
через девятый круг железнодорожной земли,
похожей на черную страну Толкиена...
Когда стихает ветер от пронесшегося состава,
когда подходишь к дому – вопрос в том, почему
ты не встаешь на место,
как не входит в родной проем
дверь, разбухшая после больших дождей...
Или, наоборот, – сжимаешься так,
что остаются щели, щели...
Поэтому холодно. Поэтому ты сидишь на кухне,
ждешь кипятка, перегреваешь чайник,
который шумит на плите,
а ты не протянешь руку,
краник не повернешь...
и домашний воздух тяжел –
ношей ложится на плечи...
Тебе помогают: выключают газ,
наливают чай, греют руки.
Ты принимаешь все,
отводя отчужденный взгляд,
и улыбаешься, взгляд приводя обратно,
мучаясь от собственной подмененности...
Разлучные два дня, две весенних ночи,
а вес ночи –
корка льда, под которой живая вода.
Но встреча – еще не день, что растопит лед,
а только утро...
* * *
Как солдаты второй мировой –
на фронт со школьной скамьи, –
Ты ушел на свою войну, солдатик любви.
Все мультфильмы, все игры на свете еще твои –
Только как в них играть,
если руки уже в крови?..
Пусть пока лишь в своей –
все равно, ибо кровь есть кровь:
И тебе убивать, и тебя... не убьют, зато
Ранят глубже, чем надо, чтобы постичь любовь,
Душу перелицуют, как шинель на пальто.
Да, мой милый, пожалуйста,
ты приходи с войны,
И не плачь по ночам, и смотри прекрасные сны,
И лови авантюры, и играй сам в себя со мной,
Тоже раненной этой твоей высокой войной...
Я сказала: “Спасибо за все. Я тобой горжусь”.
Ты ответил: “Теперь я никуда не гожусь”.
Я хотела съязвить, но не повернулся язык –
Да в груди повернулось сердце на горький крик:
Что же сделали там они, на войне, с тобой?!
Что мне сделать, чтоб ты почувствовал:
ты живой!..
Как ты смеешь вот так говорить о себе сейчас!..
...Я молчу. Ибо сказано мне, что окончен бой.
Миру мир. Не оставь нас, Боже,
оставь нам – нас...