ДиН память

К ЧИТАТЕЛЮ

Если бывает полностью беспросветная жизнь, без единого продыха, то жизнь Григория Юрьевича Рубинштейна была именно такова.
Родиться в голодном 1933-м, уже в пять лет узнать (от отца), что нарком Ежов – самый страшный человек в стране, в восемь лет получить известие о том, что отец, добровольцем пошедший на фронт, пропал без вести (это означало полное бесправие) – а там, в Керчи, погибли все, гитлеровцы применили газы, потом знать и скрывать всю жизнь, что справка о гибели отца подложная, выдал её матери за беспорочный труд председатель того среднеазиатского колхоза, куда семью эвакуировали, потом возвращение в разорённый дом, голод, нищета, учёба, “борьба с космополитами” – и под это дело исключение из комсомола и из института. Образование он всё-таки получил, работал, разведывал нефть – значит, именно его трудами мы, остальные, в 60-80-е не знали голода. А его отчёты шли под другими фамилиями. “Пятый пункт”. Другие получали премии, награды, слыли специалистами, пользуясь полученными от него знаниями, опытом. Это ведь и есть предательство...
Предавали и школьные друзья – помните, как тогда все высчитывали, кто в компании “стучит”.
И даже день его рождения – восемнадцатое мая – стал днём траура по репрессированным народам любимого им Крыма.
Черпать радость он мог только из одного источника на свете – из себя самого. И черпал, пока мог, и одаривал других. Перевернёте страницу – и вам достанется.
Когда источник исчерпался – жизнь кончилась.

Юлия РУБИНШТЕЙН, дочь.
Ижевск – Санкт-Петербург

Григорий РУБИНШТЕЙН

ЧЁРНЫЙ ЯЩИК

ГРОЗА

Есть перед бурею мгновенье,
Когда средь влажной тишины
Вдруг резко падает давленье,
Как с похудевшего – штаны,
И в атмосфере влажной, плотной
Сквозь удушающий туман
Вдруг треснут всех небес полотна,
Как на толстухе – сарафан.
И, руша благодать покоя,
Свивая дождевую нить,
Вдруг хлестанет с небес такое –
Ни с чем приличным не сравнить.

СКАЗКА-ЛОЖЬ

В русских сказках правит хитрый,
И история хитра.
Правил Русью лже-Димитрий,
Почитали лже-Петра,
Лже-Бориса, лже-Ивана,
Лже-поручика Киже.
Так и стала постоянной
Эта страсть к любому “лже”.
Лже-святые в лже-обитель
Лезут, лже-открыв глаза.
Наш лже-славный лже-правитель
Врёт лже-правду нам в глаза.
Лже-торгуют лже-торговцы,
Лже-пророк издал лже-том.
И лже-волки, и лже-овцы
Машут серым лже-хвостом.
Ложь, как вошь, ползет в народе,
Лжа ужом ползет по лже.
Что лже-здесь лже-происходит –
Не понять давно уже.

РОЖДЕСТВО

О, мифов сокрушительные сцены!
О, боги древнегреческой молвы –
Из моря, из огня, из мыльной пены,
Из, извините, чьей-то головы!
Царили вы надменно-эпохально,
Взирая с олимпических высот.
А этот родился вполне нормально –
Полметра ростом, весом три семьсот.
Бейт-Лахм. Ночь. Сиянье небосвода,
Волхвы бегут, уже не чуя ног.
Великий сын великого народа,
Исус Иосич, плотников сынок.
Вот он-то, вырастая понемногу,
Хоть в бедности, но всё-таки в чести,
Открыл, что каждый, в общем, равен богу,
Когда он знает, что ему блюсти.

ЯЗЫК

Имеет свой язык любая тварь,
Чтоб славить мир, правителя и бога.
Вот я вчера купил себе словарь,
Чтоб иностранным овладеть немного.
Давно привычный (сызмальства!) к труду,
Сказал я: – Ну! – и поплевал в ладони.
Сейчас я сам себя переведу,
Чтоб быть понятней тем, потусторонним.
...Вторые сутки я не сплю уже,
И с каждым часом мне трудней и хуже:
Я всё прочел на Бэ, наГэ, на Же,
Но нужных слов нигде не обнаружил.
Привычных слов, привычных идиом
Не поместил сей лексикон убогий...
Придётся снова петь мне на родном
О мире, о правителе, о боге.

* * *

Сквозь коридор, от ламп шипящий,
Сквозь затянувшийся конфликт
Вхожу в отдел, как старый ящер,
Как чудом выживший реликт.
И – кто до хруста выгнул пальцы,
Кто второпях протёр очки...
Я знаю, как неандертальцы
От зверя прятали зрачки.