ют, выражают отношение автора к чему бы то ни было. Вот, например, простой разговор о Фрейде:

– И знаешь, братка, – оживился он, – это даже хорошо, что мы с тобой сироты!
Принц поглядел с недоумением.
– Хорошо, хорошо. Мне Дрозд объяснил, а он все книги превзошел и все языки. И у додревнего мудреца вычитал, что всякий младенец, лелеемый отцом-матерью, только и мечтает, собака такая, как бы батюшку родного порешить, а над матушкой нечестивым образом надругаться. Ну, у чада руки коротки и все остальное, мечты своей он исполнить не может, и от этого страшно злобствует, а потом эта злоба в нем живет до самой смерти... А мы, сиротки, добрые-предобрые...

Герои Успенского (включая неведомых зверушек) – существа своеобразные, скажу больше: яркие индивидуальности. Несмотря на хаос “смешанного времени” и бесконечный путаный диалог культур, на котором часто и строится повествование, никакого обезличивания здесь нет. Если на десятой странице романа убрать все авторские ремарки, то можно будет на протяжении всей книги без труда догадываться, кто из героев что изрек. Вот как перебрасываются фразами принц знатных кровей (будущий король Яр-Тур) и богатырь из народа – Жихарь:

– Но разве не прекрасно погибнуть на поле брани во имя высоких и благородных целей?
– Верно, – сказал Жихарь. – Лежишь на траве, черева наружу, и голова, заметь, отсеченная, со стороны на все это любуется... Куда как прекрасно!
– Но мудрецы древности учат, что красота может быть и не наружная, она внутри человека...
– Внутри человека кишки, – мрачно ответил Жихарь и загрустил от бесспорной своей правоты”.

Эти ребята на фоне персонажей сегодняшней литературы “фэнтези” (и не только “фэнтэзи”) смотрятся просто “живее всех живых”. Сейчас много говорят о дефиците человеческого общения, растущем вопреки усовершенствованию информационных технологий. Ощущение такое, что и литература сейчас страдает от одиночества и от дефицита симпатичных характеров. Писатели сетуют на отсутствие у читателя интереса к современному роману, но для этого должны рождаться герои, с которыми читателю было бы не скучно. Герои, не уступающие Онегину, Базарову, Мышкину, Наташе Ростовой и Остапу Бендеру. Конечно, можно долго и нудно объяснять читателю, что не плохо бы делать скидку на двадцать первый век, век текста, а не романа. Текст сам себе и герой, и автор, но тогда уж и... читатель. А это уже к нашей “сказочной” теме: скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, текст-самочтец.
Любя своих героев, Успенский заставляет нас симпатизировать им, а иногда и сам, напрямую общается с читателем: “Верно заметил великий эллин Антидот: вся-то наша жизнь есть борьба отвратительного с омерзительным”. “Любому ребенку непременно хочется прибавить себе лет, чтобы побыстрее вырасти... То же самое и народ: всякий норовит свою древность доказать перед другими”. “Многие люди почитают уборку

помещений за грязное и нудное занятие, а зря: ведь всякое наведение порядка есть маленькое волшебство”.
Получается интересный оксюморон: антиглобалистский глобализм. Там, где, казалось бы, должен быть сплошной “экшн” и “квест” читатель вдруг начинает наслаждаться национальными особенностями и характерами героев и забывает даже, зачем вообще они куда-то идут, что ищут и какова их задача. А задача, как правило, нелегкая – распутать клубок жизненного хаоса, как ни пафосно это звучит, пробиться к первоисточникам и ответам на самые волнующие вопросы, которые демиург Успенский хитро припрятал в дебрях языка. И читатель в одной упряжке с действующими лицами, распутывает этот клубок, а заодно и собственный внутренний беспорядок. Оказывается, не так уж это невозможно, потому что с Успенским вообще все довольно просто: смеешься, когда смешно и грустишь, когда грустно.

– Неужели тебе ничего в мире не чудно и не удивительно?
Богатырь прикинул.
– Да меня, отец, всего-то две вещи и удивляют на всем белом свете. – И показал два пальца, чтобы мудрец не сбился со счета. Первое – это почему на небе горят частые звездочки. А второе – отчего я такой добрый и терпеливый при моей-то тяжелой жизни? Другой бы на моем месте давно всех убил, один остался...”

На этом замолкаем и передаем слово знатоку и коллеге нашего героя, с которого начался разговор: “У нас уважают писателя, у которого “не получается”. Вокруг него все ходят с уважением. Это надоело. Выпьем за тех, у кого получается”.
Немедленно выпьем!