Андра НЕЙБУРГА

Из книги
“ТОЛКАЙ, ТОЛКАЙ”

Я ВИЖУ СЕБЯ

Сегодня мне опять трудно увидеть себя в зеркале. Перед глазами какая-то мгла, завеса, или, может, просто зеркало запотело? Или болезнь какая? Катаракта? Хоть я не знаю, что это – катаракта. Щеки обрюзгли, я только по памяти обвожу помадой контуры губ – рука десятилетиями совершала это движение, рука помнит, но не приноровилась к вносимым временем коррективам. Может, губы и не будут накрашены как следует.
Я обвожу глаза черным карандашом, как раньше, как всегда, и потом ресницы, губной помадой наношу красный кружок на щеки, одну и вторую, и пальцами размазываю как-нибудь.
Я не тревожусь о том, что не могу увидеть свое отражение, знаю, что через час-полтора мгла рассеется, она рассеивается всегда, но и потом я в зеркало не смотрюсь, потому что вижу себя и так.

* * *

Я еду к Старой через путаницу узких улочек близ порта. Мне нравится этот район – тихий, пахучий в августовском предвечерье. Ветра нет, вода в реке почти застыла, алые лучи заходящего солнца, улицы замощены честной брусчаткой, эти идеально мощеные улицы с ухоженной зеленью у перекрестков сюрреалистически диссонируют со старыми покосившимися, облезлыми деревянными домишками: облупилась краска – коричневая, серо-зеленая, голубая, низкие двери со старыми, массивными запорами, двери, через которые никто не входил, кажется, сто лет, и однако, эти люди все-таки как-то же попадают в свои дома; узкие окна, чаще всего с пожелтевшими или бело-серыми тюлевыми занавесками, чаще всего с каким-нибудь поникшим растением в горшке на подоконнике, чаще всего с задумчивой кошкой за оконным стеклом, провожающей тебя равнодушным, спокойным взглядом, с запыленным кактусом, с новогодними украшениями восьмимесячной давности – нанизанными на нитку ватными шариками или вырезанными из бумаги снежинками, со звуками радио, отсветами телевизионных экранов, с запахом котлет и жареного лука, с высоким деревянным забором; дворы, по счастью, такие же старые и запущенные, как и сами дома, и я могу заглянуть в них  – через дыры от выпавших сучков, через смотровые окошечки в воротах, обвязанные проволокой, через широкие щели меж досками. И огороды, которые в это время года тепло и влажно пахнут отцветшим укропом, сломанными стеблями георгинов, яблоками, зелеными и кислыми саженцами томатов, дровами и отсырелыми досками под водяным насосом посреди двора. Сохнущее белье и лохматые псы, добросовестно облаивающие вас, дружелюбно виляя хвостом.

Это ее мир.
Под мышкой у меня папка с моими стихами, я иду к Старой.

Она не появляется в обществе уже лет десять. Никто не знает, на что и как она живет и, нужно сказать, никого это, кажется, особо и не интересует, хотя некоторые ее стихи и включены в школьные хрестоматии.
Она – прошлое, хотя и не настолько далекое, чтобы мы начали ею интересоваться. Мы? – ну да, мы – те, у кого еще все впереди.
Старой зову ее только я – несколько лет назад в районной газете наткнулась на интервью с ней, и там была ее фотография, немного размытый снимок на плотной, желтоватой газетной бумаге. Интервью появилось в связи с ее юбилеем, но фотографию поставили почему-то любительскую, времен ее молодости. Она в саду, ест яблоко. На ней тренировочный костюм, такой, какие были в ходу в пятидесятые годы. Брюки, отвислые сзади и на коленях. Рядом, опершись на дерево, стоит мужчина, одетый небрежно, но элегантно, в соломенной шляпе. Не было никакого упоминания ни об этом мужчине, ни о времени и месте, когда и где сделан снимок. У нее были светлые волосы, собранные сзади лошадиным хвостом, и она выглядела счастливой. Она смотрела на мужчину, а мужчина – в небо. Я вырезала фотографию, нет – оторвала, ножниц под руками не оказалось (да, вспомнила: газету я нашла, сидя в приемной врача); в коротком интервью журналист задавал обычные вопросы, на которые Старая давала совсем уж простые ответы, и там же были напечатаны ее стихи. Надо признаться, то был первый раз, когда я вообще слышала ее имя, после этого я где-то отыскала и прочла обе книги, выпущенные ею давным-давно, и с тех пор держу их дома, под рукой. Стихи отточенные по форме, и потом, им было присуще некое тихое, ненавязчивое сияние. Главным образом, стихи о любви. С того времени меня не покидало желание встретить ее, но не из-за стихов. Стихи живут своей жизнью, независимой от автора. Желание мое мне самой не было до конца ясно, не было оно и столь сильным, и напористым, чтобы я старалась его реализовать. И только нечаянно оказавшись в этом провинциальном городке и почти столь же нечаянно, – но это уже другой рассказ, – узнав ее адрес и телефон, я поддалась первому импульсу и позвонила. Хочу с вами встретиться. Зачем? Ну да, зачем. Да, конечно, стихи. Хочу показать вам свои стихи.
Я вовсе не собиралась ничего ей показывать.
Я лишь хотела видеть. Этакое нездоровое любопытство. Или здоровое. Насчет того, что делает с человеком время.

Скачать полный текст в формате RTF