Анна ПЕТИНА

ДРУГ СЕМЬИ

Ляля, привет!
Писать письма не просто. Я вхожу в поток, погружаясь в состояние эпистолярного транса и, не останавливаясь, плыву по течению времени и событий. Состояния... Они бывают необыкновенными. Представь. Распускается тёмно-лиловый лотос. Огромное количество нежно-белых лепестков излучают фиолетовый свет. Вдруг из самого центра вспыхивает пламя, розовыми и оранжевыми языками касается неба. Я зарыдала. Смогу ли объяснить, но в этот миг открылось понимание любви. Мы все – многогранники. Ты – и мать, и дитя, и женщина, и Бог. Каждую грань себя ты любишь по-своему. Как лепестки лотоса, они похожи, но ни одной одинаковой. Я не могу без любви. Любовь заполняет все измерения моей жизни. Их не три, а гораздо больше. Любовь бесконечна как вселенная. Я люблю, значит, я живу. Люблю всех и вся, и своего непутёвого Славку. Ведь он – одна из моих граней.
(Хотела заняться медитативной живописью, но как передать на плоском холсте эту игру вибраций, краски витальных всплесков).
Славка... он славный и тоже любит меня, но как-то искажённо, болезненно. Его любовь деспотична до отчаяния. Он существует – в запой. Пьёт в запой, любит в запой, мучает и мучается в запой. Спастись от его страстей и спасти его самого. Я решилась. И события закрутились в рассказ. Проза жизни реальной в литературную. Надеюсь, это письмо когда-нибудь придёт к тебе. Если оно не успеет ко Дню твоего рождения в этом году, то может, к следующему доберётся. Пусть это будет моим подарком. Сюжет для рассказа.
Где-то читала, что для продления жизни и сохранения памяти о ней, надо принимать алкоголь, но не всерьёз (как некоторые), а по 15-30 грамм в день. Не важно в чём, в пиве или вине. Я не терплю алкоголь, ни в каком виде и от маленькой капельки погружаюсь в длительный сон. Но банка с вишнёвым вареньем или компотом в холодильнике долго стояла. Настоялась и забродила вишня. Стала пьяная. Её можно употреблять вместо спиртного понемножку и в тайне от Славки. Что бы не выпил всю, сразу, залпом. Я вишню распробовала, увлеклась, не рассчитала сил, уснула. И был сон. Белые птицы без объёма, как бы вырезанные из бумаги, летят по небу. И оставляют на нём тени глубокого синего цвета. Неужели на небе могут быть тени. И плыть за силуэтами птиц. Просыпаюсь – от вишни только банка осталась... пустая. Славка уже две недели созерцал бытиё через призму бутылки и под определенным градусом. В тот день он находился под тем самым градусом, под которым моя вишня кажется особенно желанной.
Бывает у тебя так? Спишь и наполняешься счастьем. Это чувство побуждает к пробуждению. Тут происходит что-нибудь, иногда совсем малозначительное и, без всякого перехода, возникает желание умереть. В такие моменты я стараюсь переключить восприятие на светлое. Представляю себя солнечным зайчиком. Это не всегда срабатывает, как и тогда. Когда, открыв глаза, я фиксирую ими Славку в состоянии алкогольной невменяемости. Мгновенно прокручиваю традиционный сценарий последующего спектакля. И... ло

маю стереотип поведения. Бунтую. Импровизирую. Окно... разбить? открыть? Открываю. Хватаю наполовину полную или полупустую, кому как больше нравится, злосчастную “призму” и произношу роковую фразу:
– Сейчас выкину твою стеклотару вместе с содержимым, если не прекратишь немедленно террор и не выпустишь меня на волю.
Пьяный тиран оторопело отодвигается, пропуская меня. К двери. За ней свобода. За ней я, за мной он. Уже вышел из оцепенения, из себя, из квартиры. Я пытаюсь ввести в боевые действия новые силы. Соседи. Тарабаню в бездушный лист железа, взирающий на происходящее единственным немигающим глазком.
– Помогите, – кричу, – усмирить разбушевавшуюся стихию.
– Во дворе милиция, их и проси, – изрекает бездушное железо басом.
Ты помнишь, где располагается наше отделение милиции. В специально отведённом для него месте, у помойки. Дальше события разворачиваются именно там. Попробую передать следующий разговор, как можно ближе к первоисточнику.
Офицер (я так думаю, потому что в погонах), обращаясь к правонарушителю:
– Я приволок тебя сюда за шкирку, потом могу попортить шкурку. Кто ты есть?
Нарушитель отрешённо величественно:
– Аз есьмь гениальный художник.
– Значит гений? Все гении подлежат переработке, как гнилые и червивые плоды. Большинство таких гениев догнивало в психушке, в нищете, или в тюрьме. Где здесь пресса? – человек в погонах, вооружаясь трубочкой газеты, расправляет всю недюжую мощь своего неслабого тела, – Представь, что здесь сидит муха, – свежее типографское издание выполняет свой гражданский долг, заменив мухобойку и вознесясь к потолку орудием в руке правосудия и правоохранения. Хлопок. Вопрос, – Кто ты есть для меня?
– Муха? – логичное предположение художника.
– Нет. Пустое место. Говоришь, в психоневрологическом диспансере отдыхал? Я могу продлить тебе удовольствие на год. Там или в ЛТП. На выбор. Сейчас ты ещё мало-мальски соображаешь, а там твои последние мозги так продезинфицируют, что настоящим дурачком станешь, законным. Считаешь себя гениальным художником. На самом деле ты ничтожество.
“Пустое место” покорно кивает:
– Да, я ничтожество.
– А я приехал в этот город пятнадцать лет назад без гроша в кармане. Без образования. Сейчас у меня здесь две шикарные квартиры. Два сына, – в доказательство

Скачать полный текст в формате RTF