Эрлен ФЕДИН

СОЛЖЕНИЦЫН
И ШАЛАМОВ

Русский мир составляет свою сферу, имеющую свои законы, о которых Европа не имеет понятия.
Н.Гоголь

1. ИНТЕЛЛИГЕНТЫ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Моя позиция проста: предмет не знамя и не мишень, а именно – предмет изучения.
В.О.Ключевский

Речь пойдет о судьбах двух русских интеллигентов. Один из них – жертва, другой – победитель. Их судьбы состоялись в столкновении с массовым одичанием, которому Солженицын и Шаламов противостояли по-разному, но оба – как личности. В плане социальном, двадцатый век, век-волкодав, всех одолел, обернувшись рабством и смертью десятков миллионов людей. Различие судеб и характеров двух по-разному выживших писателей обернулось разительным несходством рассказов об их противостоянии веку. В этом несходстве – важный урок. Попытаемся извлечь его. Начнем издалека и попытаемся проследить, каким образом требовательное и нетерпеливое прекраснодушие российских последователей Гегеля, Фейербаха, Маркса и Ницше привело на просторах России к судорожной модернизации, неразлучно связанной со страшной язвой ГУЛАГа.

Во избежание недоразумений, договоримся о словоупотреблении. Кто такие, собственно, интеллигенты? Кого люди, желая обидеть или, наоборот, возвысить, так называют?
Во-первых, хочется сказать, что интеллигент, конечно, человек образованный; это верно, но бывают исключения. Важно то, что интеллигент, помимо рассудка (рацио) – первой ступени познания, основанной на чувствах человека и ведущей к смутным образам и идеям, которые часто оказываются источником наших заблуждений, – наделен также разумом. Разум (интеллектус) – это вторая, более высокая, ступень познания, обеспечивающая понимание (интеллекцию). Интеллигент – это тот, кто не только знает факты, но способен понять всю совокупность их взаимосвязей.
Во-вторых, в русском словоупотреблении, подразумевается, что интеллигент удовлетворяет некоторому минимуму нравственных требований к своему поведению. Это иногда делает его смешным в глазах бывалых людей...
В-третьих, он не слишком доверяет авторитетам, раздражая этим как начальство, так и человека с улицы: он способен мыслить самостоятельно, в любой ситуации стремясь к ее пониманию. При этом интеллигент в качестве методического приема поиска истины применяет декартово радикальное сомнение. Этот прием – необходимое требование к мышлению интеллигента.

Жизнь, однако, такова, что заставляет мыслящих людей слишком часто стремиться вовсе не к истине, а к победе и думать только о ней.

В николаевской России прозвучал голос неистового Виссариона:
“Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужно пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, нужны право и закон, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей”.
Как жить образованному человеку после этого печального анализа? Что делать? Для интеллигента, то есть человека, овладевшего знаниями и наделенного пониманием, возможен лишь один ответ: одномоментное радикальное воздействие бессильно помочь излечению столь запущенной и тяжелой болезни общества. Успехи цивилизации, пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, торжество закона и права – все эти достижения требуют длительной, неторопливой, повседневной работы по распространению культуры и образования, обучению современным приемам земледелия и ремесел, поощрению толкового промышленного развития страны. Попытка преодолеть болезнь общества, призывая Русь к топору, – не только безответственна, но и неразумна, а значит – неприемлема для интеллигента.

Интеллигенты – товар штучный. Более массовое явление – интеллектуалы, которых отличает от интеллигентов способность достигать своих целей, руководствуясь доводами интеллекта, но не обязательно принимая во внимание моральные ограничения. Господствующим мнениям интеллектуал не подчиняется, он, как и интеллигент, мыслит самостоятельно. Увы, граница между интеллигентом и интеллектуалом зыбка и в обычной некатастрофической обстановке разделять эти две разновидности не имеет смысла – до тех пор, пока интеллектуал законопослушен. А в обстановке беды и общественного несчастья границу проводит категорический императив Канта, но об этом – позже. Добавим сразу, что никакой Кант не выручит в обстановке беспощадного зверского насилия...

Скачать полный текст в формате RTF