смешно и жутко. Брат укрепил на камнях человеческую жалкую игрушку: плоский лист с нанесенным изображением. Человеческое лживое дрожащее лицо. Звук голоса исходил оттуда.
– Саша, ты слышишь меня? Мы не учли полнолуния. Волна была слишком мощная, чтобы ей противостоять. Это место люди называют Сатурном. Придется ждать восемнадцать лет, пока длится здешнее лето. Твоя мать осталась на земле, с ней все в порядке. Она присмотрит за малышом и постарается, чтобы наши надежды оправдались.
Изображение погасло. Я бесцеремонно разбудил брата.
– А, это, – отмахнулся. – Это портрет нашего предка по человеческой линии. Видишь ли, дракон – лишь базовая форма. Родители людей, которыми мы были или могли быть... Почему-то мне дорог этот снимок.
– Где ты взял его?
– Он всегда хранился здесь. Разве ты не помнишь?
– Снимок был среди вещей той девушки, от которой ты ждал сына, но не дождался, потому что...
– Не надо! Не продолжай. Да, я убил ее нечаянно. Что, у тебя не бывало так?
– Я не о том. Эта картинка разговаривала. Что-то непонятное. Сатурн. Полнолуние...
– Так значит, Беликов жив! – закричал брат и потребовал, чтобы я повторил все слово в слово.
– На Сатурне не бывает живых, – безжалостно прибавил я. – Планета притянула его, будучи самой сильной в натальной карте. Сатурн забирает лишь души.
– Хорошо, что не Луна, – мрачно сказал брат.
Почему-то мы решили, что должны снова переплыть то озеро. Оно было как раз под нами. Приземлившись на воду, я поднял тучу брызг и встретился глазами с существом на берегу. Двуногий, наделенный оружием. Он смотрел как старик. Как древний дракон, умирающий от старости. Он был как лицо на брелке в гостиничном номере в Хараве. Я медлил, вглядываясь в это лицо и вспоминая весь свой путь – и прозевал выстрел. Он метил в уязвимое место – и попал. Я стал слабым как детеныш. Вода вокруг порозовела. Не было боли – только горячая истома в спине. Мне стало жарко. Я забил крыльями, чтобы остыть. Я поискал глазами брата: он умнее и опытней и не даст себя подстрелить.
По небу летел огненный дракон. Густой золотой свет наполнял его изнутри и изливался вокруг. Вот в чем был смысл нашего карраса. Мой брат Али, который сумел заглянуть в глубину колодца и остаться живым, Тони Штирнер, державший меня за руку в темных переходах лабиринта, который мы все-таки прошли – мой брат сумел это сделать, он летел высоко, как тень выстрела, которым я был убит.

г. Мытищи

ДиН память

Семён ЛИПКИН

ДЫМ

Осенней ночью в грузовой машине
Я ехал по дороге в Белиджи,
И ни души вокруг, лишь на вершине
Аульные белели рубежи.

Не только дым с его стремленьем мнимым,
Но и толпа стволов, и свет реки,
И камни гор – все мне казалось дымом,
Природе и рассудку вопреки.

Мне чудились таинственные речи,
Неясные, но вещие слова,
И даже контур известковой печи
Не разрушал наитья колдовства.

Я горца увидал на перевале.
Был конь его как будто из кремня,
И девушка стояла в черной шали,
Как деревце у ног его коня.

Машина, повернув, промчалась мимо
И погрузилась в сумрак с головой.
Иль были разновидностями дыма
И девушка, и конь, и верховой?

Какие надо мной гремели громы!
Но почему же в сердце у меня
Навек остался всадник незнакомый
И девушка у ног его коня?

В ГОЛУБОМ СОСУДЕ

В лесу июля, в голубом сосуде,
Подробно, точно вычерчены ели,
И только люди потому и люди,
Что их угадываешь еле-еле.

Как хорошо, что был творец неловок,
Что не был увлечен задачей мелкой
И свой небрежный, свежий подмалевок
Он не испортил тщательной отделкой.

ПОДОБИЕ

И снова день, самовлюбленный спорщик,
Вскипает в суете сует,
И снова тень, как некий заговорщик,
Тревожно прячет зыбкий след,
Вновь над прудом склонился клен-картежник,
В воде двоится лист-валет...
Да постыдись ты наконец, художник,
С предметом сравнивать предмет!
Тому, кто помышляет о посеве,
В подобье надобности нет,
Как матери, носящей семя в чреве,
Не нужен первенца портрет.