Василий АКСЁНОВ

Б.П.А.П.ВО.
(ВСЕ ВСТАЮТ)

(глава из романа
“МОСКВА-КВА-КВА (сцены 50-х годов)”)

Девятнадцатый съезд ВКП(б) во многом отличался от предшествующего Восемнадцатого. Во-первых, вожди партии основательно постарели. Это бесило многих делегатов. Природа жизни все-таки сволочь, думали они. Неужели не понимает, что это противоречит природе вещей? Во-вторых, отчетный доклад делал не Сталин, а Маленков. Этот последний противоречил своей фамилии, жирное тело выходило за размеры трибуны. Сталин сидел в ложах президиума, чуть на отшибе от остальных членов. Среди делегатов находились люди, которые сомневались, что это сам Сталин. Они ошибались.
Мало кто знал, что за кулисами съезда происходят довольно странные события. На предсъездовском закрытом пленуме ЦК собрание рыл показалось Сталину сомнительным. Почему-то было мало знакомых. Каким образом на уровень пленума ЦК поднимаются незнакомые рыла? В общем-то неплохо поначалу разыгрывался театр “бурные аплодисменты, переходящие в овацию”. Рыла вроде бы сияли энтузиазмом, излучали любовь к руководящему органу. Она (любовь), как и полагается, возникала в глубине и нарастала, и, нарастая, материализовывалась в “возгласах с мест” (чрезвычайно важная деталь – возгласы никогда не должны перерождаться в крик, тем более в вопль, а еще более в во!пли!, в пливопы, в вопляпы и прочую недопустимую абракадабру. Сначала все шло вроде бы пристойно. Малознакомые рыла, как полагается, в о з г л а ш а л и: “Да здравствует Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза!” (так возникала новая историческая аббревиатура, уже без всяких скобок), “Да здравствует наш великий вождь товарищ Сталин!”, “Да здравствуют бурные аплодисменты, переходящие в овацию!”... Все шло ровненько в рамках сложившейся традиции, пока вдруг какой-то товарищинок с белорусскими чертами лица, подрыгнув, чтобы заметили, не испустил к р и к, переходящий в в в о о п п л л: “Да живет великий Сталин вечно!”
Началась вакханалия криков и воплей: “Вечно! Вечно!” Что это за мистика – вечно? Эти малознакомые рыла наверное думают о его смерти, постоянно переглядываются, может быть даже шушукаются. Он нахмурился и вперил свой недвусмысленный – понимаете это выражение или нет? – взор в общую вакханалию, стараясь выдернуть из нее одну, две, энное количество головок с малознакомыми, а то и просто незнакомыми, рылами и повлиять на них ужасом. Ничего не получалось, вакханалия продолжала буйствовать, “Вечно! Вечно!”, никто, оказывается, не мог прочесть моего нахмуренного взора, глубоко проникающего ужаса глаз. Славословие достигало признаков истерии, и все больше нарастало чувство, что славят словами, не чувством ужаса, что приказы часто не выполняются, что повсюду пробирается титовская агентура, что в криках “Вечно! Вечно!” звучит истерическая мысль о смерти, что эти товарищонки, эти рыла ее в равной степени и бздят, и предвкушают. То есть еще не едят, но

готовятся съесть. Какое, к черту, они имеют отношение к нашему марксизму, к диалектическому империализму, то есть материализму, к историческому, отнюдь не истерическиму, катехизису революционера?
Тогда он перебросил Маленкову записку: “Перерыв!” И шквал любви мгновенно стих.
Немедленно, как, собственно говоря, и предполагал формат съезда, то есть оперативно, собралось Политбюро со всеми своими помощниками и консультантами. От этих последних пришлось избавиться, потому что без них не возникла бы в Белграде и на Бриони такая масса скопившейся информации. Тут он заметил, что члены Политбюро и Секретариата распределились, черт бы их побрал, по возрастным группам. Это еще что за фокусы? “Старая гвардия”, то есть все эти молотовы, кагановичи, ворошиловы и иже с ними, то есть больше никого, сидели вместе, как будто им в нашем братском политбюро требовалось еще какое-то особое чувство локтя. Эх вы, чугунные башки, уцелевшие, благодаря Кобе, в ярой очистительной страде Тридцатых, вам бы продемонстрировать единство, верность вождю, нет, вы обособляетесь, отжившие особи, дрожите за свои дряхлые шкуры, вам все еще кажется, что общие преступления помогут вам уцелеть. А почему же здесь нет Михаила Ивановича, Льва Давыдовича, Сергея Мироновича, Коли Бухарина, любимца партии, Карла Радека, наконец, с его блистательным чувством юмора? Хотелось встать и запросить: “А почему не известили Орджоникидзе?!”
Интересно, что “молодая гвардия” тоже давала знать о своем существовании. Сосредоточились вместе со своими вполне алкогольными лицами: некто Косыгин, некто Брежнев, известный молдаванин, Суслов Фардей Фихайлович... Этот последний, впрочем, если и пьет, то только каплями. Вот на него еще можно положиться в теоретических разработках. Но почему же нет среди молодежи Жданова Андрюши, Коли Вознесенского? Партия, увы, еще не изжила из своей практики язву интриганства и карьеризма. Иными словами практика партии нуждается в диете, товарищи. Вот об этом нужно будет сказать в заключительном слове.
А вот и главные действующие лица – среднее поколение высшего рукодства страны, социалистического лагеря, всего мира в конце концов: Маленков, Берия, Хрущев, Булганин... Именно им предстоит нанести смертельный удар по ползучей гадине югославского ревизионизма. А они, вместо того, чтобы разрабатывать эту исторически глобальную, можно сказать, планетарную идею, сидят и думают, что скажет в заключительном слове Хозяин, в том смысле, как это отразится на послесъездовском перераспределении портфелей.

Скачать полный текст в формате RTF